Цивилизация
Р. Б.: — Есть противоречивые сведения о судьбе Доку Умарова. Может быть, есть данные, которые готовы к обнародованию и вы их знаете?
— Знаю, что это была хорошо спланированная операция спецслужб, тот случай, когда очень хорошо сработала координация всех правоохранительных органов на территории Ингушетии. Во избежание потерь был нанесен удар. Вы знаете, какая воронка образовалась после удара.
К сожалению, мы все-таки допустили ряд просчетов. Пострадали и погибли наши граждане: представители правоохранительных органов понесли потери. Есть предположение, что там может быть Доку Умаров, но сейчас понятно, что без соответствующей экспертизы делать это слишком громкое заявление нельзя, а экспертиза потребует времени.
Р. Б.: — Ситуация в Кабардино-Балкарии накалилась. Произошла атака на туристическую инфраструктуру региона, убиты туристы, приехавшие на Эльбрус из Москвы. Каковы итоги расследования? Исключена ли версия коммерческих разборок?
— Не могу обозначать версии, могу сказать только, что у меня там был серьезный разговор.
Я сказал местным жителям и бизнесменам, что у меня очень много вопросов по поводу того, почему вот эту канатку взрывают, а вот эту не взрывают, почему эти санатории трогают, а эти не трогают. Я владею точной информацией, каких предпринимателей и чиновников боевики обкладывают данью. Я, конечно, понимаю, что легче заплатить и жить спокойно, ждать туристов, чтобы, когда они приедут, развивать свой бизнес. Но каждый рубль, который он дает террористам, — это смерть гражданина РФ на Кавказе, в Москве, в других городах.
Идет расследование, идет контртеррористическая операция в Приэльбрусском районе. Она будет завершена в тот момент, когда мы окончательно будем уверены, что люди могут спокойно приезжать, отдыхать и ничего им не угрожает. Когда это закончится — решит оперативный штаб.
Р. Б.: — У вас были претензии к органам исполнительной власти КБР и лично к президенту республики?
— Не было. Настолько, насколько они могут справляться со своими обязанностями, они это делают.
Р. Б.: — А в чём тогда причина активизации подполья именно там и именно сейчас?
— Вы знаете, что Шамиль Басаев в своё время заявил, что у него Баксан был излюбленным местом отдыха. И он сказал: «Я создал там такую систему, что она будет аукаться ещё лет 20 в России». Прохлопали ту систему, которую он создал.
А что касается президента Арсена Канокова…
Человек, который имеет бизнес немалый, всегда находится под подозрением, под тройным контролем. Я слышу отзывы, что Каноков скупил всю республику, что он захватил все бизнесы, что он не даёт развиваться другим. Даже пошли слухи, что он платит бандитам, чтобы его не трогали. Я проверяю серьёзно эти факты. Для меня это очень важно.
Я не брат и не сват нашим губернаторам. Я отдаю себе отчёт, что такое Кавказ и что такое руководитель на Кавказе. Но мне на 100 процентов известно, что Каноков никогда не платил и не будет платить боевикам. Мы очень внимательно эту тему изучали.
И в целом считаю его достаточно профессиональным управленцем. Я считаю, что он очень амбициозен в плане своего статуса и компетенции.
А то, что, конечно, на Кавказе есть перегибы с бизнесом, очевидно. Будем выправлять эту ситуацию. Говорить, что Каноков не делает этого, неправильно.
Г. Ш.: — А новый лидер Дагестана (президент республики Магомедсалам Магомедов)?
— Да, абсолютно новый человек. Хотя за ним всё равно будет тянуться шлейф его отца, шлейф зависимости от Сулеймана Керимова, от других бизнесменов. У нас любят вешать ярлыки. Я сам 10 лет избавлялся от ярлыка «Потанина с Прохоровым».
Все у нас имеют свои шлейфы, но я вижу прекрасно, что, не облокотившись на бизнес, в Дагестане ничего не получится. Ему так или иначе надо выстраивать отношения с представителями бизнеса. Он их и выстраивает нормально, достаточно эффективно.
Магомедсалам правда старается. Он не боится ездить в территории. Встречается с населением. Я ему тоже говорю: «Слушай, ты не боишься — это здорово. Только теперь выходи из джипа и начинай заходить в торговые точки. Остановись на перекрёстке, на улице, подзови к себе людей, задай им вопросы». Надо, чтобы власть общалась с населением. На протяжении многих лет у нас они сидели в кабинетах — никто не общался с населением. Ребята, поверьте, для Кавказа институция гражданского общества — это вообще новое.
Новый экономический порядок
Г. Ш.: — Стратегия развития Северного Кавказа, которая принята при вас, упоминает проект создания особых экономических зон (ОЭЗ). Известны все территории, которые в них войдут?
— Сегодня создана корпорация «Курорты Северного Кавказа» с государственным участием. В бюджете ее заложено 60 млрд рублей. На что? На развитие внешней и внутренней инфраструктуры, под проекты горнолыжного кластера.
Сейчас мы туда добавляем Кавказские Минеральные Воды. Хотим Кавминводы — всю эту зону — сделать проектом, где создать единую управляющую компанию, разобраться с собственностью — федеральная, не федеральная. Разобраться с самой главной вещью — с ресурсами, минеральной водой… грязи, энергетика, вода питьевая и так далее. Я, как копнул туда, чуть с ума не сошел. Я сложить не могу одно с другим, а потом удивляемся: почему здесь ничего не работает, почему развалены профсоюзные санатории, развалены санатории разных форм собственности.
Поставили задачу: 2,5 млн туристов в год сюда привлечь. Это абсолютно реально.
Также не закончилась дискуссия до сих пор — делать здесь игорный бизнес или нет. Половина народа говорит: «Хотим!» Другие говорят: «Да вы что? Это же курортная зона, здесь другое должно быть».
Г. Ш.: — А вы хотите?
— Я — нет. У меня особая позиция. Я вообще считаю, что богатые люди найдут где поиграть в казино. Сядут в самолет и полетят в Лас-Вегас.
Р. Б.: — В чем суть налоговых послаблений в курортной ОЭЗ?
— Был сценарий «сколковский» — принятие спецзакона образца «Сколково» о либерализации федеральной части налогов. Другая модель — финансирование корпорации курортов Северного Кавказа, выделение ей денег на финансирование инфраструктуры. В Сколково нет «Курортов Северного Кавказа», нет компании, которая финансирует развитие инфраструктуры. Там суть в снижении налогообложения. Здесь концепция другая, здесь государство будет снижать нагрузку в части налогов, условий кредита, а также за счет вложения денег в инфраструктуру. А вложение в инфраструктуру одно из самых дорогостоящих.
Например, во Франции курорты делались по-другому. Государство всё построило само, включая подъемники, а дальше сдавало это в концессию. После строительства подъемников и сдачи их в концессию управляющей компании стал развиваться бизнес: строились мотели, начала вокруг развиваться инфраструктура. Мы пока идем по половинчатой модели. Вкладываем деньги не в подъемники, а в энергетику, дороги, водоснабжение, канализование. Тоже достаточно дорогое вложение. А частник уже вкладывает в подъемники, в гостиницы, в санатории и т. д.
Р. Б.: — Административные послабления — например, разрешительные процедуры при входе в бизнес — у вас предусмотрены?
— Мы пока находимся в стадии разработки, за основу взяли турецкую модель. Турки развивали так называемые промпарки и таким образом преодолевали отсталость территории с точки зрения людей и профессионализма. Там создавались определенные условия как раз для тех компаний, которые готовы в эти промпарки инвестировать: современное оборудование, помещения, подготовка специалистов. Примерно та же модель, как в Сколково. Мы тоже об этом думаем.
Сразу возникает вопрос «входного билета» — кто имеет право. Если у нас в Сколково окажется зарегистрированным «Норникель», то мы долго с вами будем смеяться о том, что сотворили. Нужно решить, как сделать прозрачным «входной билет» — например, сделать обязательным условием создание 35 или, может быть, 100 новых рабочих мест для вхождения в проект.
Р. Б.: — Пример территории под промпарк?
— Промпарк должен быть в Дагестане, точно должен быть в Чеченской республике и в Ингушетии. И еще разумно было бы создать в Кабардино-Балкарии. Чем депрессивнее территория, тем выше необходимость создания промпарка.
Г. Ш.: — В стратегии заявлены очень большие инвестиции в туркластер. Общая смета строительства достигает 451,44 млрд руб., из которых государство вкладывает 60 млрд. Сообщалось об интересе Credit Suisse и инвесткомпании Invest AD (ОАЭ) к созданию курортов. Однако в январе 2011 года на форуме в Давосе вы заявили, что Северный Кавказ является «стабильно напряженной территорией» и это может повлиять на инвестклимат. Насколько подтверждается интерес этих инвесторов?
— Абсолютно подтвержденная информация. Вопрос только в том, что все они готовы работать по принципу поставки оборудования. Поставляя оборудование, они практически не несут никаких рисков. Говорят: «Мы заинтересованы, чтобы наша компания повесила там свой флаг». Компания «Доппельмайер», к примеру, говорила о готовности поставить канатные дороги, люльки.
Г. Ш.: — Вы не согласны на инфраструктурную модель?
— Это модель продвижения собственной продукции. А когда начнешь говорить о строительстве у нас завода по производству канатов, они начинают дергаться. С этого всегда все начинается. Понимаете, затащив их чуть-чуть, мы дальше двинемся вперед.
В Кабардино-Балкарии есть инвесторы, есть интересант, в Чеченской республике тоже. Я не могу называть этих предпринимателей, пока они не подписались под этим проектом, но они уже готовятся — частные российские инвесторы. По Дагестану известные нам дагестанские олигархи готовы реально вкладывать собственные деньги в реализацию проекта — они подписались.
Г. Ш.: — Не только Керимов?
— Не только, у нас много… Хуже с Ингушетией, там меньше.
Р. Б.: — А Михаил Гуцериев?
— Он считает, что не готов пока. Но это все дело времени.
Понятно, что часть торгуются.
Многие богатые выходцы с Кавказа в Москве считают, что они умнее папы римского. Чтобы они вложились в собственную территорию, в собственные блага, их надо еще уговаривать. А я не должен их уговаривать. Я говорю: «Такое впечатление, что мне нужно это больше, чем вам. Разве тут мои родители, предки похоронены, а не ваши? Ну это вам решать — уговаривать, бегать за вами я не буду».
Я им пытаюсь пояснить: «Сложно побудить западников вкладывать сюда деньги, если вы сюда не вкладываете».
Г. Ш.: — Что-то можете рассказать о конкретных курортных проектах?
— Готов к реализации проект совладельца Трубной металлургической компании Дмитрия Пумпянского в Архызе. Остальные находятся в стадии соглашений, переговоров.
Но, чтобы договариваться, нам нужно определиться с туристической концепцией.
Я сейчас здесь встречался с Armani Group, которые занимаются проектированием отелей, — известные архитекторы, специалисты.
«Ну что, — говорят, — вы творите в Сочи? Вы очередной европейский курорт строите, на который никому не интересно будет ездить. Пытаетесь построить шале, подъёмники. У нас всё это есть уже. При этом есть у вас шикарный Кавказ, с его нетронутостью, с его дикостью профессиональной, красотой неописуемой. Возьмите эти ваши аланские храмы, аланские смотровые башни и в их стиле сделайте отели, которые бы отражали это. И сюда все попрут, потому что интересно посмотреть».
Г. Ш.: — Так сделайте.
— Они делают. На территории Кавказа уже запланированы три их спа.
Г. Ш.: — Не менее важная, чем угроза терроризма, причина не лучшего инвестклимата — то, что воровали и воруют. Начало ли что-то меняться — порядок в контрольно-надзорных органах, эффективность трат?
— Услышите и увидите в ближайшее время. Просто очень много моментов, которые я не могу до завершения следствия рассказывать.
Если раньше мне становилось просто смешно от отчетности правоохранительных органов, которые отвечали за противодействие коррупции, то сегодня могу сказать, что, наверное, в этом году показатели будут мощнее, чем в любом другом регионе РФ, — по качеству выявления этих фактов и, самое главное, в наказании тех, кто совершил преступления.
Г. Ш.: — Включая самые верха?
— Очень большие верха.
Г. Ш.: — Есть осознание, что громкие расследования улучшат инвестклимат здесь?
— Я вам больше скажу, я сам заинтересован в этом. Я должен показать, что есть динамика.
Никто не хочет опять забросать Кавказ деньгами. Из 50 миллиардов госгарантий, которые зарезервированы для инвесторов в курортные зоны, ни копейки самим кавказским территориям не дается. Это гарантия государства, что оно готово разделить риски с инвестором и банкиром, которые вкладывают деньги. Никто денег так республикам уже давать не будет. Ребята, работайте, привлекайте бизнес… Не занимайтесь освоением без того скудных бюджетов.
А воровство — это вопрос не кавказский. Это вопрос российский. Думаю, мы очень серьезно и долго будем разбираться с итогами строительства в Сочи, АТЭСа и задавать много вопросов по этому поводу, к Кавказу не имеющему никакого отношения.
Р. Б.: — А то, что Москва забрасывает Северный Кавказ деньгами, — стереотип?
— Меня очень смущает позиция, что мы забросали Кавказ деньгами. Абсолютно неверное мнение!
Мы сейчас завершаем оценку использования с 2008 года федеральных бюджетных средств на территории округа. За этот срок было потрачено 74 млрд федеральных ресурсов. Это не такая и большая сумма, как вам кажется.
Львиная доля этих денег — восстановление Чечни. Кроме того, с точки зрения дотационности у нас огромное количество других субъектов, которые более дотационны, и денег туда выделяется не меньше. Есть нормативы Минфина, которые определяют объем дотаций, который нужно выделять из бюджета. И говорить, что у нас сегодня выделяется больше этого норматива, — лукавство.
Наоборот, у нас сегодня деньги недовыделяются. У нас средняя зарплата в бюджетной сфере гораздо ниже, чем в среднем по России.
Но на эти 74 млрд мы построили 86 общеобразовательных учреждений, 86! Это порядка 23 тысяч учебных мест. 44 объекта здравоохранения на три тысячи коек, 250 километров дорог. Были газифицированы села, обеспечены водой села Правобережного района Осетии, Дербент, Зеленчукский район КЧР. То есть по большому счету деньги были потрачены на дело.
Р. Б.: — У вас как вице-премьера есть удовлетворение тем, как федеральные органы власти работают с Кавказом?
— Вот лишь один пример. По проекту единого сельскохозяйственного бренда Северного Кавказа главным исполнителем выступает Минсельхоз. Спрашиваю несколько дней назад: «Что министерство сделало?» — «Мы разрабатываем». Говорю: «Времени у вас осталось мало, если нет, то будем ставить вопрос о соответствии министра занимаемой должности».
Р. Б.: — Виктор Зубков, вице-премьер, курирующий сельское хозяйство, что думает?
— Зубков поддержал.
Р. Б.: — Когда срок?
— Срок — второй квартал. Второй квартал наступил. До конца второго квартала уже должна быть конкретная программа — с планом действий, мероприятиями, деньгами, которые планируются по бюджету. Заверяют, что работают, просто не показывают. Ну покажите. Посмотрим.
Русские и «кавказцы».
Г. Ш.: — Что нужно предпринять, чтобы русские возвращались в регион, как это заявлено в стратегии развития СКФО?
— К сожалению, оттоку русскоязычного населения способствует не только национальный фактор, а еще и проблема занятости. Русскоязычное население более мобильно, чем местное. Русскоязычное население если выезжает, то выезжает в Москву, в центральную часть страны, потому что там легче устроиться на работу. В том числе и потому, что русский — представитель коренной нации. При этом мы рожаем одного ребенка, а наши братья других национальностей рожают по 5—6 детей. Поэтому баланс в любом случае меняется не в пользу русскоязычного населения.
И дабы не возникало фобий, надо понимать, как управлять этим процессом. Во-первых, надо дать понять людям, проживающим в таких республиках, как Дагестан, что им русский язык даже больше нужен, чем он нужен нам. Потому что именно наличие русского языка и русской литературы — цемент, который сплачивает местные народы, язык, на котором они в том числе и между собой общаются.
Во-вторых, как привлечь в регион собственно русских?
Можно, например, развивать промпарки, куда, хочешь не хочешь, придется приглашать квалифицированных специалистов, среди которых, очевидно, все же больше людей русской национальности, русскоязычных. И вот им, вновь приезжающим, создавать условия в промпарках для получения льготного жилья, предоставления каких-то фор. Это качественное предложение. Мы над ним сейчас работаем.
Еще надо заниматься культурой.
Мы говорим Валерию Абисаловичу Гергиеву, другим известным деятелям культуры: хватит только в Москве играть и по европам ездить. Раньше ведь артист за рубеж не мог поехать, пока гастроль по стране не совершил. Раз ты живешь за счет налогов, которые собирают со всех людей, живущих у нас в стране, значит, должна быть гастрольная программа по нашим регионам. Должны спектакли в той же Чечне идти на русском.
Самый важный вопрос — надо делать народы конкурентоспособными. Потому что если — будь то дагестанец, или чеченец, или кто угодно еще — не конкурентоспособен, он начинает уходить в этнические фобии, он начинает зажимать себя в это пространство малых народов, малых национальностей, отстаивать свою идентичность в абсолютно другом поле. А что такое быть конкурентным? Это, если человек получил диплом в Дагестане, он должен понимать, что это диплом хороший.
Р. Б.: — Вы говорили, что возможна трудовая миграция жителей Кавказа в другие регионы. Высказывались опасения, что это может привести к росту межнациональной напряженности в этих регионах. Есть такая проблема?
— Во-первых, надо понять, что миграция неизбежна: представители Кавказа будут выезжать в другие регионы страны. Не надо пытаться устраивать китайскую стену. Весь вопрос — как сделать так, чтобы этот процесс не осложнялся межнациональными, межконфессиональными конфликтами.
Я специально возил глав кавказских республик и местную молодёжь в Красноярский край. Говорю: «Задайте вопрос на улице, что такое межнациональные конфликты? Нет этой темы. Хотя, как только мы уехали, люди начали говорить: «Это что, теперь к нам кавказцы все приедут?!» Это ожидаемый испуг. Я понимаю. Понасмотрелись федеральных каналов, телевидения. Я им говорю: «В Норильске на Талнахе осетины, дагестанцы, азербайджанцы — все. Кто-нибудь когда-нибудь кого-нибудь обвинял в каких-нибудь фобиях?»
Все стычки, столкновения — на бандитской почве. Поэтому я не боюсь ксенофобии.
Хорошо, не будет кавказцев, приедут выходцы из ближнего зарубежья, из той же Средней Азии. Это лучше? Я говорю: «Вы что делаете? Вы просили 185 тысяч мигрантов в Сибирский федеральный округ на трудоустройство. У вас шикарные строители-дагестанцы. Возьмите». В Красноярске это делали. Приезжали в Дагестан, формировали рабочие бригады. Прямо на поезде привозили официально. Они строили. Зарабатывали хорошие деньги. Их регистрировали. Платили белую заработную плату. Сажали в поезд, ребята обратно уезжали. Никаких проблем нет.
Р. Б.: — Вы высчитывали число возможных трудовых мигрантов, которые из регионов округа могут выехать в другие субъекты РФ?
— 50—100 тысяч человек мы легко можем трудоустроить. Но это за определенный период времени развития проектов. Т. е., чтобы туда кто-то поехал, ему нужно дать квалификацию. Сейчас есть идея на базе ресурсного центра создать центр подготовки и переподготовки специалистов по востребованным профессиям, прежде всего рабочим. Подключить к этому центру крупные корпорации — «Роснефть», «ЛУКойл», «Газпром».
Г. Ш.: — Они вернутся потом?
— Часть останутся там. Если они готовы ассимилироваться — не проблема. Но никто их заставлять не будет.
Г. Ш.: — Вы выступали против, например, цензуры в интернете, говорили, что молодые умы нужно не ограничивать в получении информации, а конкурировать за их внимание. Но как интегрировать традиционные ценности и современные?
— Cоциологи провели опрос молодёжи в Карачаево-Черкесии, Кабардино-Балкарии, Ставропольском и Краснодарском краях, Адыгее. Уникальная вещь: молодые люди на Кавказе себя комфортно чувствуют в рамках гражданской идентичности. Люди ощущают себя гражданами РФ. Но не могут при этом воспринимать себя частью европейской цивилизации. Они говорят: «Как же мы, граждане России, впитываем эту гадость европейскую».
Я говорю: «Это здорово. А на каких машинах вы ездите? А какие костюмы вы носите? А куда вы ездите отдыхать с родителями?». Тут они разделились. Одни ездят в Арабские эмираты, вторые в Европу. В этом их парадокс. Надо понять, что мы светское государство, которое интегрируется с Западом. Надо отдавать себе отчёт, что любое развитие прогресса и падение нравов — два процесса, которые идут параллельно.
Вот у Рамзана Кадырова. Мы приходим и говорим: «Рамзан, у тебя некоторые чеченцы как только выезжают за пределы республики, так и начинают вести себя не по-чеченски — бегают тут по ресторанам, по кабакам. Значит, нужно какие-то другие формы применять. Островки цивилизации тебе нужно будет создавать. Как ты хочешь привлечь туда русских специалистов, если вечером никуда нельзя будет выйти, музыку слушать?».
Он говорит: «Да, правильно». Надо создавать эти центры. Надо сделать курортные зоны, где продавалось бы спиртное, где люди бы отдыхали, был бы нормальный сервис. Ничего страшного в этом нет. Там должно быть дорого — ничего страшного. Ведь всё равно в интернете сидят и всё это видят. Это не спрячешь никуда.
Что делать с боевиками
Р. Б.: — Власти Дагестана предлагают амнистию для части подполья. Она возможна? И применима ли в других регионах?
— Честно хочу сказать: это та тема, которую я ещё до конца не чувствую. Морально, после Беслана, есть вопрос: как можно этих людей амнистировать?! Я не понимаю, как можно создавать социальные гарантии и платить семьям и родственникам этих бандитов.
Г. Ш.: — А адаптировать тех, кто взял оружие, но не совершил преступлений?
— Cейчас никто не запрещает бандитам придти c повинной, сдаться. Какая ещё нужна амнистия?
Сами правоохранительные органы говорят: «Если ты придёшь, изложишь некую информацию — мы найдём способ решить вопрос». Я понимаю, что не каждый молодой пацан, которому от 15 до 18 лет, является террористом-боевиком. И если есть минимальные возможности его оттуда вывести — я всячески это буду поддерживать. Но, если он задержан в ходе спецоперации, он для меня преступник. А тот, кто пришёл, положил оружие и не совершил преступления, — считаю, что нужно всё сделать, чтобы его адаптировать.
Р. Б.: — Мы знаем, что у вас есть программа — план отслеживания вместе с другими органами судьбы молодых людей, выехавших за границу обучаться исламу. В чём замысел?
— Мы выработаем политику в отношении тех ребят, которые уезжают за пределы Кавказа, получают образование. Мы хотим понять, кем они возвращаются из Пакистана, Саудовской Аравии, какие у них принципы, философия жизни, что они привносят сюда. Мы, к сожалению, раньше не занимались этой работой и сегодня не можем отследить этих детей. Хотя любой муфтий или глава администрации в поселке прекрасно знает, кто, когда, куда уехал. Надо подключать консульские службы, смотреть, где ребята учатся, в каких университетах, иметь список этих ребят.
Р. Б.: — Как это можно реализовать?
— Одну базу можно собрать с муниципалитетов: куда дети уехали, зачем уехали. Вторая — данные консульской, паспортно-визовой служб. И сравнивать, кто из выехавших где оказался.
Запретить людям выехать мы не можем. Но будем говорить им о том, что если ты приехал из Саудовской Аравии, там отучился, прожил там 5 лет, — ты проходишь курс адаптации, во время которого мы должны ещё раз объяснить ему, что такое светское государство. Но при этом ты не имеешь права ни преподавать, ни быть муфтием. Можно ли это официально сделать — не знаю. Но мы должны их знать.
Г. Ш.: — По озвученной 8 декабря 2010 года статистике Генпрокуратуры, за 11 месяцев прошлого года количество терактов в СКФО по сравнению с аналогичным периодом 2009 года увеличилось на 100%...
— Я поражаюсь этим цифрам и заявлениям. В свое время был самый худший по темпам экономроста Красноярский край. А лучший — Эвенкия. Я говорю: «Как это можно сравнивать?». В Эвенкии построили один маленький дом на две квартиры, и у них темпы роста промышленного производства сразу на 182% выросли. В Красноярском крае цены упали на цветные металлы, и поэтому у нас темпы роста хуже, чем в Эвенкии. Очевидно, что если на сегодняшний день, например, в КЧР у нас ничего не происходит, но, не дай бог, там совершится одно преступление, то у них рост преступности будет выше в два раза по сравнению с тем, что было. Насколько объективна эта информация?
Надо смотреть в общей картине. Если в КБР ситуация видно, что ухудшилась, — это очевидно, то в Ингушетии она улучшилась.
К сожалению, самой тяжелой темой являются смертники. Случай очень тяжелый, и предвосхитить такие теракты трудно…
Представляете, какая работа должна быть проведена, какая информация должна быть собрана, чтобы не допустить этого? Хотя знаем, кто, где готовит, район, территорию, какие группы специализируются на подготовке смертников — этой информацией владеем.
Стараемся решать вопросы. Но говорить, что сегодня нарастают угрозы экстремизма и терроризма на Северном Кавказе, я бы не стал. Есть ряд проблемных территорий — в Дагестане, Ингушетии, КБР. В целом же ситуация стабильна.
И еще: к сожалению, средний возраст боевиков на сегодняшний день существенно падает — это уже, по разным оценкам, 21 год.
Фактически есть и 15—16-летние, есть 18-летние. То есть зачастую я даже не назвал бы их боевиками, я вот честно могу сказать: это юношеский максимализм, даже детский максимализм, на который еще накладывается зомбирование, плюс отсутствие идеологии. Есть у них в сознании и проблема несправедливости — когда на фоне общего невысокого уровня жизни чиновники разъезжают на «Майбахах» и «Роллс-Ройсах», строят шикарные особняки.
Г. Ш.: — В КБР объявили о себе некие «Чёрные ястребы», будто бы антиваххабистское подполье...
— А кто эти люди?
Р. Б.: — А этого никто не знает…
— А почему вы хотите, чтобы я комментировал то, чего никто не знает и никто никогда не видел? Слушайте, я сегодня надену маску и выйду на какой-нибудь телеканал: «Снимите меня, я буду говорить». Вроде слова правильные, красивые. Вроде здорово. Ну и что? Ну заявил. Где находятся — не знаю.
Я могу, соболезнуя, сочувственно относиться к настороженности людей, которая есть. Но я не буду поддерживать такой самосуд, попытку подменить собой государство. Я при этом прекрасно понимаю, что в каких-то вопросах государство не полностью выполняет свои задачи по защите безопасности людей.
Полный текст интервью читайте в интернет-издании «Кавказский узел».. Интервью публикуется в рамках совмеcтного проекта «Газеты.Ru» и «Кавказского узла».
