Цивилизация
Я прилетела в Загреб одна — неделю как расставшись с бойфрендом, в которого была по уши влюблена и с которым мечтала поехать в Хорватию вместе. И вообще много чего еще мечтала делать вместе.
А несколько лет назад мой младший брат (саксофонист и секс-символ) побывал в Загребе со своей девушкой (поэтессой и виолончелисткой). И больше всего мне запомнилось, как они рассказывали про Музей сломанных отношений.
В этот странный музей (по-русски его иногда называют Музей разбитых сердец) люди со всего мира приносят и присылают вещи, которые остались от закончившейся любви.
Рядом с каждым экспонатом — рассказ на двух языках, хорватском и английском. История этого предмета и этих отношений. «Особенно хорош там топор! — говорил мой брат Миша. — Представляешь, она ушла от него к другому, но не успела забрать свою мебель. Он взял топор и порубил все ее вещи в опилки! И вот в музее висит на стене этот топор, рядом на стенде — эта история. И так — несколько залов».
Экспозиция в музее регулярно обновляется, но топор из Берлина — вот он, висит, родимый. Рядом — разбитый садовый гном из Любляны: «В день нашего развода он сбил гнома, въехав в наш сад на своей новой машине; гном описал дугу в воздухе и врезался в лобовое стекло».
Затем — англоязычный трехтомник «В поисках утраченного времени» с пояснением: «Вскоре после нашей свадьбы мы вместе заболели Прустом — я читал ей вслух, чаще всего в отпуске. Летом мы приезжали на остров Тавира в Португалии, там каждый день уходили на безлюдную песчаную косу, строили укрытие из веток бамбука и шелковых саронгов и ныряли с головой в гипнотическую прозу Пруста, а однообразный гул волн Атлантики был нашим фоном. Я и сейчас думаю, что это лучший способ наслаждаться «В поисках утраченного времени»… хотя не самый практичный: мы читали с 1983 по 2011 год, но последние 200 страниц так и остались непрочитанными, потому что мы расстались».
Или любовное письмо: 13-летний мальчик написал его девочке Эльме, с которой был знаком ровно три дня, в мае 1992 года, когда их семьи эвакуировались из разбомбленного Сараево. «Три дня нас держали заложниками, а когда внезапно освободили, мы потеряли их машину из виду. Я не успел отдать ей это письмо, а она не успела вернуть мне мои аудиокассеты. Больше мы никогда не виделись. Надеюсь, ей понравилась моя Nirvana».
А вот и туфелька на высоченной шпильке из Амстердама: «Мы влюбились друг в друга в 1959 году, мне было 10 лет…
Наша следующая встреча произошла в 1998 году — я как раз перестала работать проституткой и работала в сфере БДСМ, а он оказался моим клиентом — он хотел вылизать мои каблуки-шпильки и чтобы я его выпорола… и тут я узнала его».
В Загребе очень много музеев, причем отличных. В них во всех встретишь примерно полтора человека. И только в этот (где нет ни картин великих мастеров, ни древних археологических находок, ни золота и драгоценностей) валит толпа туристов — около каждого экспоната не протолкнуться.
В магазинчике при музее продается много смешных сувениров. Футболки, чашки, шоколад с надписью «Желаю тебе, чтобы твоя попа стала еще толще».
Брат пишет мне: «Помню, что мы с Леной купили там блокнотик, который разрывается пополам на два. И как этот блокнотик, наши отношения кончились спустя полгода. Так что наша жизнь сама немножко стала музеем разбитых сердец».
Ну а мой бывший возлюбленный питает трогательную слабость к мылу. Я покупаю для него мыло ручной работы с эмблемой музея. Чем не подарок? Рано или поздно, когда я вернусь из Хорватии, а он — из Лондона, куда поедет без меня («Несправедливо! — вопит по последнему поводу моя внутренняя маленькая девочка-дурочка, — нечестно, несправедливо!»), так вот, все отовсюду вернемся и в конце концов увидимся же? Ну или можно послать бандеролью.
...Сегодня у меня назначено свидание с загребским бизнесменом, которого я случайно подцепила на Tinder и который сразу, с порога, пригласил меня поужинать в дорогущем рыбном ресторане.
Мой Whatsapp разрывается от его сообщений — он уже ждет меня под часами на площади бана Елачича. Еще пара дней в Загребе, и я узнаю, что здесь все встречи назначаются именно в этом месте — на главной площади, под нелепыми часами на ходулях.
К счастью, центр города совсем маленький: мне нужно всего лишь спуститься по почти отвесной улочке из верхнего города, средневекового и сказочного, в нижний, XIX века — с парками и прелестно обшарпанными остатками габсбургской роскоши.
Выйдя из музея, я ловлю себя на том, что как-то по-другому смотрю на людей. Особенно на мужчин, честно говоря.
Я вдруг понимаю, что у каждого встречного половозрелого гражданина, скорее всего, есть что отправить в этот музей. Каждый встречный может написать историю, от которой я буду плакать. Почему-то именно в этом музее меня осенило: писать о любви могут все.
Это действительно универсально: все люди влюбляются, у всех бывает разбито сердце, все могут рассказывать про свою любовь. И не только, извините, «телочки». Мне стыдно, но для меня это открытие.
Ужин в ресторане оказывается очень вкусный и веселый. Но когда пару часов спустя мы с моим бизнесменом обойдем в формате увеселительной прогулки весь центр Загреба и он поцелует меня в парке за Павильоном искусств (еще один желтый, как лимонный торт, австро-венгерский шедевр, в котором, между прочим, сейчас выставка Родена) — тут-то и станет ясно, что я не могу: мое тело не отвечает. Я еще не отплакала свое.
Этот мужчина удивительно мил со мной (а еще заплатил не самые маленькие деньги за мой ужин с карпаччо из тунца и здешними огромными креветками), но мне не нравится, как он целуется, не нравится, как он прикасается ко мне. Он гладко выбрит; я понимаю, что все, чего я сейчас хочу, — это прижаться к бороде моего бывшего и вдохнуть ее запах. Его борода — она такая колючая и одновременно мягкая. Я начинаю реветь. Бесславный финал свидания, прямо скажем.
Короче, найди себе уже кого-нибудь с бородой, говорю я себе.
Через два дня я наконец уезжаю на море. Моими соседями по уютному сидячему купе поезда Загреб – Риека оказываются рыжебородый хорват и два загорелых блондинистых шведа, тоже бородатых. Всю дорогу я представляю себе, как мы с ними могли бы поселиться вместе в маленьком домике у моря. Как мы ловили бы рыбу и плавали в прозрачной голубой воде. Ну и не только плавали бы (мой маленький рай до грехопадения!).
Я сижу в коротком платье, подняв ноги на сиденье напротив; трое молодых мужчин переглядываются. Я читаю и делаю вид, что ничего не замечаю. Солнце садится, а поезд спускается к морю; жарко, по бедру стекает струйка пота. Кажется, мое разбитое сердце стучит уже не так громко.
Где-то я слышала, что все матросы с «Титаника», кто выжил, снова вернулись на флот.