Цивилизация
Я родился в Гарлеме. В моей семье было пятеро детей. Я старший. Никто из моих родственников никакого отношения к театру не имел. Мой отец, например, был бригадиром в группе уборщиков.
Я не помню, когда почувствовал, что у меня есть склонность к танцу, но мне кажется, что всегда я сначала двигаюсь, а потом уже говорю. Когда я начал заниматься танцами, то понял, что получаю от них то, чего не получаю ни от чего другого. Это что-то очень особенное, как будто вырастают крылья.
Однажды в школе была вечеринка, и я что-то там такое танцевал под музыку. Наш учитель посмотрел на это и посоветовал мне поступить в The High School of Performing Arts (знаменитая школа, в которой в разное время учились Аль Пачино, Роберт Де Ниро, Лайза Минелли, Сюзан Вега и многие другие американские звезды кино и эстрады – прим. «Газеты.Ru»). О ней потом еще сняли фильм «Слава». Ну я и поступил.
В последний год обучения в The High School of Performing Arts, когда нужно было проходить стажировки, мне впервые пришлось столкнуться с расизмом: несмотря на то, что к тому времени я был уже неплохим танцором, из-за моего цвета кожи я получал отказы. И тогда я сказал себе: «Митчелл, что ты можешь сделать, чтобы стать исключительным, чтобы твои работодатели не обращали внимания на твою кожу? Ты можешь танцевать джаз, чечетку, современные танцы. Что еще?
И я понял: классический балет сделает меня уникальным. Все друзья насмехались надо мной: дело было в 48 году, тогда темнокожие не танцевали в классическом балете. Но я решил, что буду учиться в Школе американского балета, и выиграл стипендию на обучение в ней.
Эту школу создали два великих человека — Линкольн Керстин и Джордж Баланчин. Я помню свой первый день в школе. Я тогда встретил Керстина. Он был очень большим и высоким. Я подошел к нему и сказал: «Мистер Керстин, спасибо за стипендию». Он посмотрел на меня сверху вниз и произнес: «Да ты настоящий негр! Если ты хочешь чего-то добиться в балете, ты должен быть уже сейчас так же хорош, как солист». Я ответил: «Ну, я смогу, я же из Гарлема». «Ты готов!», — сказал Керстин.
Нужно заметить, что я начал заниматься классическим балетом очень поздно: мне было уже 18 лет. Но я маньяк: если я что-то хочу сделать и верю в это, я делаю все. Через три года после того, как я начал учиться в Школе американского балета, меня приняли в труппу New York City Ballet.
Сегодня мы живем в обществе, где много всего перемешано, но вы должны понять: в те годы мир еще не видел чернокожего человека в классическом балете. На первых спектаклях люди кричали, свистели и всячески выражали свое неодобрение. Но я сказал себе: «Это для моей мамы, для моего народа и для меня. Я буду танцевать!»
Мне повезло, потому что мне выпал шанс работать с двумя гениями 20 века — Джорджем Баланчиным и Игорем Стравинским. Они были гениальными и при этом совсем не эгоистичными. Они были настроены на то, чтобы отдавать людям. Они могли быть требовательными, потому что знали, чего хотят и умели добиваться этого. Но если они чувствовали твое стремление учиться, они готовы были тебе все отдать.
Я всегда говорил, что хочу быть таким же, как Баланчин. Он был терпеливым, очень спокойным и, разумеется, гениальным. Баланчин мог одновременно ставить 4-5 балетов. Для него очень многое значила духовность. Он так и говорил: «Вся моя жизнь, все, что я делаю, объясняется тем, что мной руководит кто-то свыше, кто-то не из этого мира». Ну а еще у него было пять жен. Такая вот привычка — жениться на своих примах. А мне приходилось со всеми его женами танцевать. Помню как-то я зашел в наш зал для репетиций, а они там стояли в хронологическом порядке.
Баланчин очень любил скорость в балете. И был только один человек, который любил ее еще больше. Его звали Игорь Стравинский. Мне довелось танцевать в его балете, когда за дирижерским пультом стоял он сам. У-ууу, это было очень быстро. Когда я основал свой театр, Баланчин отдал нам бесплатно все свои балеты. Он как-то пришел на премьеру одного из них и после окончания сказал мне: «Дорогой мой, ну это слишком медленно».
Мне кажется, что Баланчин с пониманием и сочувствием ко мне относился еще и потому, что он был русским, покинувшим свой дом и жившим в Америке. В балете «Агон» он поставил для меня па-де-де. Сегодня оно считается одним из самых трудных для исполнения. Баланчин сыграл на сочетании двух цветов: черного и белого. Я был черным, а моя партнерша белой. Сегодня вы можете увидеть это па-де-де в исполнении двух белокожих танцовщиков или двух темнокожих, но этот будет совсем не так эффектно смотреться.
В 1962 году наша труппа приехала в СССР. То есть мое выступление в Большом театре состоялось 50 лет назад. Публике я очень понравился.
В то время расизм еще вовсю процветал. Помню, был случай, когда Баланчину позвонили родители одной танцовщицы и сказали: «Мы не хотим, чтоб наша дочь танцевала с черным». Баланчин на это отвечал: «Ну, можете забрать вашу дочь из нашей труппы». Мне сейчас легко обо всем этом говорить, но на самом деле очень тяжело, когда ты только один. Все, что ты делаешь, приобретает особый смысл. Все: то, как ты двигаешься, как ты ходишь, как танцуешь, как ведешь себя.
В 60-x в Америке развернулась борьба за гражданские права. Доктор Мартин Лютер Кинг — это очень особенный человек. Я не участвовал в его маршах, но то, что я хотел сказать людям, я говорил в танце. Я помню тот день, когда услышал по радио об убийстве Кинга. Я подумал: «Ну почему так всегда происходит? Почему каждый раз людей, которые пытаются сделать мир лучше, у нас забирают, а те, кого хорошо бы уже было и забрать, по-прежнему тут?» Понимаете, о чем я, да?
В июле 1968 года я основал школу балета для чернокожих. Школа первоначально состояла из двух танцовщиков и тридцати детей. Многие смеялись надо мной. Мол, балет — это европейское искусство, эти дети его не поймут, балет не для них. Но через два месяца у меня в школе было 400 детей, а через 4 месяца их было уже 800. Профессиональными танцовщиками становились, конечно, не все, но мы таким образом сформировали еще и аудиторию.
Знаете, как я привлекал мальчишек к себе в школу? Они же все играли в баскетбол. Я говорил: «У тебя какой рост? 5 футов и 5 дюймов? Я тебя так научу прыгать, что ты будешь играть лучше тех, кто выше тебя».
В феврале 1969 года я решил основать на базе школы Театр танца Гарлема. Мы стали развивать в нем неоклассический балет. У него была классическая основа, но в то же время он был и современным. Мы старались к классической основе добавить свою динамику, которой люди раньше не видели. К примеру, в известном балете на музыку Стравинского «Жар-птица» мы перенесли действие на мифический остров в Карибском море. Для чего? Для того чтобы наши темнокожие танцовщики могли это танцевать и выглядеть естественно. Кстати, в 1988 году мы выступали в СССР с этим балетом, и он имел феноменальный успех.
Люди, посещающие выступления Театра танца Гарлема по всему миру, обычно очень удивлены, потому что они никогда не видели такого раньше. В чем особенность нашей труппы? В том, что мы все объединены общей верой в то, что мы можем делать что-то, чего раньше никто не делал. В школе мы пытаемся донести до учеников одну простую идею: «На сцене вы должны сотворить чудо».
Поначалу многие люди приходили к нам просто из любопытства, чтобы посмотреть на то, что могут показать чернокожие танцовщики в классическом балете, но спустя какое-то время зрители забывали про цвет кожи и оценивали качество исполнения. И это помогло мне в борьбе с предрассудками относительно того, что чернокожие люди не созданы для балета. Мне говорили: «Ну да, ты танцуешь, но ты исключение». На что я отвечал: «Нет, я не исключение, у меня просто была такая возможность».
В 1993 году мне позвонил Нельсон Мандела и попросил привезти нашу труппу в Южную Африку. В течение 30 лет со стороны США существовала культурная блокада по отношению к ЮАР, и наш театр стал первым, кто эту блокаду прорвал. Мы приехали в очень непростое, переходное время, когда во многих районах страны вспыхивали вооруженные конфликты, когда убивали людей. Для нас это был необычный опыт, потому что мы впервые оказались в стране, где чернокожие составляли большинство, а белые наоборот были в меньшинстве.
После нашего выступления Мандела пришел за кулисы со слезами на глазах. «Мистер Митчелл, я не могу вам выразить, насколько я благодарен. Я забыл обо всех своих проблемах за эти три часа», — сказал он. И это еще раз показывает, на что способно искусство. И еще раз доказывает, что художник может влиять на мир и менять его, даже в том случае, если идеи, которые он несет, не слишком популярны в этот момент в этом обществе. Именно поэтому я хочу сказать: «Никогда не позволяйте кому-то решать, что вы можете делать, а что нет». Так прямо и говорите: «Митчелл мне сказал, я могу это делать».
Было время, когда можно было хорошо танцевать что-то одно (джаз, контемп, классический балет) и быть хорошим танцовщиком. Но сейчас хороший танцовщик должен хорошо уметь делать все. Мне кажется, что классический балет дает сильную техническую базу. Если у тебя есть такая техника, тебе будет легко овладеть любым стилем. А вот если вы сначала овладели каким-то стилем, а потом решили попробовать себя в балете, вам будет сложнее.
Мне недавно исполнилось 78 лет, а нашему театру уже 43 года. К сожалению, до сих пор это единственная балетная труппа для чернокожих танцовщиков. И до сих пор еще нет ни одной известной чернокожей балерины. Предубеждения публики до сих пор существуют. Когда речь заходит о героинях классического балета, все представляют себе белокожих и голубоглазых блондинок. Но я сейчас очень внимательно слежу за успехами одной девочки. Она сирота из Сьерра-Леоне. Ей 17 лет. Я впервые познакомился с ней, когда ей было 12. В мае должен выйти фильм «Первая позиция» с ее участием. Если вы ее увидите, вы сразу в нее влюбитесь. Осенью я опять собираюсь приехать в Россию и хочу привезти ее с собой, потому что она феноменальна. Ее зовут Микаэла Депринс. Я уверен, вы еще услышите это имя.
