Группа исследователей из Медицинского института Говарда Хьюза, возглавляемая профессором Калифорнийского университета Луисом Птачеком, открыла ген, мутация которого приводит к сильным мигреням. Статья об этом появилась 1 мая в журнале Science Translational Medicine.
Мигрень, которую не страдающие ею скептики порой называют «литературной болезнью», полагая ее причиной самовнушение, а то и вообще симуляцию, на самом деле представляет собой довольно серьезное и таинственное заболевание.
Это периодические головные боли, во время которых больной становится гиперчувствителен к звукам, свету и/или прикосновениям, также у него резко снижается порог болевой чувствительности.
Болезнь не связана ни с перенесенными травмами головы, ни с инсультами, ни с опухолями мозга, не сопровождается повышением внутричерепного давления. Мигрень весьма распространена в мире (10% составляют диагностированные больные, а ещё 5% — недиагностированные или неверно диагностированные), в тяжелых случаях она может привести к инвалидности, а порой и к инсульту.
Луис Птачек с девяностых годов занимается (и довольно успешно) поиском генов, вызывающих хронические заболевания. Последнее время он был занят расстройствами сна и изучением генетических различий между «совами» (организация включена Минюстом в список иноагентов) и «жаворонками». В ходе этих исследований его группой, в частности, был обнаружен ген, делающий людей «жаворонками». Он назвал его сложным именем казеинкиназа-I-дельта (CKIdelta). А когда в 2009 году он занялся мигренями (почти случайно — видимо, только потому, что один из студентов, работающих в его группе, страдал этой болезнью в довольно мучительной форме), выяснилось, что
ген «жаворонков», точнее его мутация, напрямую связан с наследственной мигренью.
«Это фермент, — говорит Птачек, — а фермент модифицирует белки. Вопрос в том, какой белок или белки он модифицирует так, чтобы вызвать мигрень». Обычно медицинские исследования проводят на подопытных животных и только потом переключаются на людей. Здесь же, в силу обстоятельств, все происходило наоборот. Сначала были люди — несколько пациентов из двух семей с сильной наследственной мигренью. Потом пришла очередь долгой лабораторной работы с культурами клеток, и только потом начались исследования на мышах. «Разумеется, — говорит Птачек, — мы не умеем измерять головную боль у мышей. Но мигрень сопровождается другими симптомами, которые мы можем зарегистрировать и измерить».
Одним из таких симптомов является порог болевой чувствительности: он может быть снижен искусственно, инъекцией нитроглицерина. Мышь с мутированным геном CKIdelta активно реагирует на нитроглицерин, и после инъекции ее болевой порог становится значительно меньше, чем у нормального грызуна. Другим свидетельством мигрени является так называемая корковая распространяющаяся депрессия — cortical spreading depression, или CSD, — своеобразная волна электрической «тишины», распространяющаяся по коре головного мозга, которая наблюдается во время приступов острейшей головной боли и которую можно вызвать искусственно электрической стимуляцией. Исследователи выяснили, что CSD у мутантных мышей вызывается куда более слабыми электрическими раздражителями.
Группа Птачека обнаружила также, что астроциты головного мозга (клетки, играющие важную роль в функционировании нейронов) ведут себя у мутантных мышей по-иному, чем у здоровых. По словам Птачека, астроциты играют очень важную роль при возникновении мигрени.
Так или иначе,
ген CKIdelta — это первый ген, мутацию которого удалось экспериментально связать с мигренью. «Это наш первый взгляд в тот черный ящик, в котором до сих пор мы ничего не понимали», — говорит Птачек.
Исследователь тем не менее считает, что мигрень может вызывать не только эта мутация. Вероятно, таких мутаций может быть несколько, причем у разных людей они могут встречаться в разных комбинациях. Пока ученые сделали первый шаг, который позволит в конце концов разобраться в причинах мигрени на молекулярном уровне, а значит, создавать новые лекарства, нацеленные на определенные молекулы. Сегодняшние лекарства, по его словам, хороши, но они могут помочь далеко не всем больным и далеко не всегда. «Нужда в более эффективной терапии мигрени огромна», — говорит Птачек.