Цивилизация
Анестезиолог-реаниматолог, кандидат медицинских наук Сергей Суворов:
— Я бы назвал свое отношение к проблеме эвтаназии сложным. Причем чем больше соприкасаешься с этой проблемой, тем неоднозначнее к ней отношение. Именно анестезиологи-реаниматологи в основном «защищают последний рубеж». И именно нам чаще, чем врачам других специальностей, кроме патологоанатомов и судебных медиков, наверное, приходится сталкиваться с «бесперспективными» пациентами. Я намеренно опускаю здесь вопросы, связанные с выявлением желания пациента. В конце концов, пациент в критическом состоянии — между жизнью и смертью — нечасто может полноценно выражать свои желания. Его судьба почти полностью зависит от решений и действий других людей — родственников, медиков и многих-многих других, вплоть до дежурных электриков и лифтеров.
В нашей стране мизерное число отделений паллиативной (хосписной) помощи и не развита система патронажного ведения неизлечимо больных пациентов на дому.
Особенно большие проблемы в организации длительного протезирования жизненно-важных функций в домашних условиях, в частности, искусственной вентиляции легких. Из-за этого большинство «бесперспективных» пациентов оказываются в отделениях реанимации и интенсивной терапии, где иногда «зависают» на многие месяцы и даже годы. Бесперспективность лечения некоторых пациентов для медиков достаточно очевидна в силу профессиональных знаний о характере заболевания и жизненного опыта.
Говоря об эвтаназии, обычно имеют в виду пациентов в инкурабельном состоянии (т. е. в том, которое в принципе невозможно вылечить современными методами), испытывающих мучительные страдания от болезни и связанных с ее лечением медицинских процедур. Но важно не забыть и о тех больных людях, чье состояние не всегда можно в полной мере назвать жизнью. Я имею в виду глубокие коматозные состояния с фактической смертью мозга — так называемые вегетативные состояния. От длительной беспросветной болезни очень устают родственники — очень тяжело месяцами ожидать смерть близкого человека; нередко разрушаются семьи. На любого такого пациента неизбежно расходуются ресурсы: занята койка, аппаратура, используются лекарственные препараты, работает персонал. Все это могло бы быть использовано для спасения других пациентов — тех, кого своевременное медицинское вмешательство может сохранить в качестве полноценных членов общества. С учетом «волнообразного» поступления пациентов в критических состояниях («то густо, то пусто») рано или поздно практически неизбежно возникает ситуация дефицита ресурсов, когда временное сохранение жизни одного означает смерть для другого. Приведу пример. Все имеющиеся койки и аппаратура в отделении реанимации заняты тяжелыми больными — понятное дело, что никого невозможно «выкинуть». И пациента с обширным внутренним кровотечением бригаде «скорой помощи» приходится везти в другую больницу. Увеличение длительности транспортировки для него оказывается фатальным. Хотя при наличии мест в отделении его шансы на выживание были бы отличными от нулевых.
Кто-то наверняка скажет, что необходимо увеличивать затраты на здравоохранение и создавать такие резервы, чтобы все «перспективные» пациенты выживали и выздоравливали.
Это благое пожелание не вызывает возражений, но жизнь такова, какова есть. Допустим, что мы когда-нибудь добьемся полного обеспечения медицинскими ресурсами всех граждан в «обычной» жизни (что само по себе сродни построению коммунизма). Рано или поздно где-нибудь неизбежно произойдет концентрация большого числа пациентов. Дорожно-транспортное происшествие с участием автобуса, землетрясение, эпидемия, катастрофа самолета, террористический акт, большой пожар, военные действия — все это примеры чрезвычайных ситуаций, сопровождающихся резким увеличением потребности в медицинской помощи. Пациентов много, а медиков и имеющихся у них ресурсов мало. В таких ситуациях медикам приходится принимать непростые решения — каким образом распределить ограниченный объем медицинских ресурсов (людей, сил, времени, лекарств, аппаратуры и т. д.), чтобы выжило максимальное число пострадавших. Кто-то неизбежно оказывается обделен. Казалось бы, в указанных выше ситуациях эвтаназия пациента в бесперспективном состоянии гуманна не только по отношению к нему самому (ибо сокращает страдания), но и к другому человеку, который остро нуждается в медицинских ресурсах, ставших дефицитными в конкретных месте и времени.
С другой стороны, говоря об эвтаназии, нельзя не поднять вопрос об «эвтаназиологах»: кто именно должен проводить эту процедуру? Рассуждающие о «необходимости эвтаназии» обычно готовы много говорить, но сами не желают быть исполнителями. Ведь граница между эвтаназией и убийством весьма шаткая — как в смысле возможного уголовного преследования, так и в морально-этическом плане. Одно дело рассуждать теоретически и давать советы другим, и другое — выполнить эвтаназию своими руками. Расскажу весьма давнюю историю. В отделении находился умирающий ребенок.
Состояние ребенка было агональным, никто никаких иллюзий не испытывал — шли последние часы жизни, искусственно поддерживаемые медицинской техникой и лекарствами. Очень опытная и действительно хорошая медицинская сестра (на тот момент уже почти врач — студентка последнего курса мединститута), руководствуясь жалостью к умирающему ребенку, предложила дежурному реаниматологу выключить аппарат искусственной вентиляции легких.
Аргументация была развернутая и шикарно обоснованная. В итоге доктор устал от этого разговора и предложил ей самой выключить аппарат, если она считает это правильным. Девушка отказалась. Не так просто нажать кнопку, заранее зная, что в результате твоего действия человек сразу умрет. Пациента они с большим трудом «дотянули» до утра — он умер через несколько часов.
При обучении врачей с самого первого дня закладывается этический фундамент — сделать для спасения жизни пациента все что возможно. Совместная борьба за чужие жизни при минимальных шансах и неизбежных потерях сплачивает коллектив реанимационных отделений: сотрудники понимают друг друга часто без всяких слов. Концепция «эвтаназии» находится в глубоком противоречии с этим базовым моральным принципом. Преодолеть этот конфликт внутри себя очень непросто, мне кажется. Никто из нас не заглядывал в «книгу судеб». Бремя принятия решений и выполнения действий такого уровня безмерно тяжело.
И еще один немаловажный аспект. За время моей профессиональной деятельности существенно изменились медицинские технологии. Сегодня выживают и выздоравливают пациенты, заболевания и состояния которых относительно недавно для медицины были «бесперспективными». Если бы медики занимались эвтаназией на основании негативного прошлого опыта, то никогда не научились бы их вылечивать. На этой мажорной ноте уклонюсь от прямого ответа на вопрос о своем отношении к легализации эвтаназии и подведу итог известный девизом: «Делай что должно — и пусть будет как будет».
Хирург-онколог, директор и основатель Евразийской федерации онкологии Сомасундарам Субраманиан:
— Вопрос эвтаназии очень спорный. С одной стороны, жизнь — это величайшая ценность, и современное гуманное общество, руководствуясь высокими моральными и нравственными принципами, должно искать возможности иной помощи безнадежным и тяжело страдающим больным. В XXI веке, учитывая все колоссальные достижения медицины и фармакологии, невозможно даже предположить, что у нас есть право предлагать пациентам в качестве выхода смерть! Необходимо разрабатывать новые средства и методы, которые не только продлят жизнь неизлечимым больным, но, что важнее, обеспечат ее высокое качество. Важно создавать условия, при которых человек до конца своих дней оставался бы полноценным членом общества и личностью.
С другой стороны, даже избавив терминального пациента от физических страданий (обезболив его и обеспечив необходимый уход при помощи аппаратов искусственного дыхания и других технологий), невозможно оградить пациента от душевных мук.
Для многих пациентов сама мысль о жизни в беспомощном состоянии, когда они постоянно вынуждены обращаться за помощью, пусть даже к близким людям, неприемлема, и они боятся стать обузой для своих близких. Поэтому необходимо обеспечить каждого человека правом выбора.
Тем не менее, на мой взгляд, мы в России пока далеки от легализации эвтаназии. Перед принятием такого решения необходимо создать соответствующую инфраструктуру, включающую подготовку компетентных врачей и медицинского персонала, юристов с медицинским образованием. Кроме этого соответствующее развитие должно иметь и гражданское общество.
Пока я выступаю против легализации эвтаназии в России. Врачи и общество в целом не должны закрывать глаза на проблему терминальных пациентов, выбирая самый простой и трусливый путь.
Анестезиолог-реаниматолог, кандидат медицинских наук Мария Меньших:
— На данном этапе развития взаимоотношений общества и медиков легализация эвтаназии невозможна. Подозрительность, а то и открытая враждебность, культивируемая не без участия властей и ряда СМИ в обществе по отношению к врачам, лишь усилится с легализацией эвтаназии. Легализация эвтаназии приведет лишь к росту истерии вокруг «врачей-убийц», причем «убийц» в прямом смысле этого слова. Абсолютная правовая незащищенность врачей, отсутствие адекватной юридической поддержки (не секрет, что квалификация юристов в стационарах оставляет желать лучшего) на уровне администрации приведут к новым судебным делам против врачей. Перед тем как легализовать эвтаназию, необходима мощная просветительская кампания в СМИ, а также разработка законодательства по этой проблеме, в котором будет четко прописана вся процедура принятия решения об эвтаназии, причем статьи закона не будут допускать неоднозначных толкований.
Мое личное отношение к эвтаназии неоднозначно.
С одной стороны, я понимаю, что облегчение страданий неизлечимого больного — это благое дело. С другой — имеет ли моральное право врач принять решение об отключении систем жизнеобеспечения (пусть и не единолично, а на консилиуме) и тем самым фактически приравнять себя к Господу Богу? (чтобы было понятно — я не отношу себя ни к одной из конфессий, хотя и верю в присутствие какого-то высшего начала). Я пока не нашла ответа на этот вопрос.