Цивилизация
— Мультимедиа Арт Музей, кажется, московский рекордсмен по количеству осуществляемых выставочных проектов. Зачем при этом еще нужны биеннале и фестивали? Вы не боитесь перекормить публику фотографией?
— Нет, не боюсь. Все эти мероприятия пользуются большим успехом, число зрителей биеннале и фестивалей неуклонно растет. Это, вероятно, можно объяснить разными причинами. Например, как мне кажется, в Москве ощущается дефицит событий. Премьеры или вернисажи происходят едва ли не каждый день, но они уже не воспринимаются как события. К ним привыкли и ощущают их как повседневность. А здесь открытие фестиваля — торжество, множество лиц, новые имена. Это неизбежно привлекает к себе внимание. Есть еще одно обстоятельство — традиция должна длиться, для успеха дела важна повторяемость. Мы когда-то сделали первую биеннале, и с этого началась история нашего музея. Людям очень понравилось, они ходили на выставки просто толпами. Но как-то в глазах я читала вопрос: а будет ли что-нибудь дальше? Мы привыкли к тому, что любые проекты очень воодушевленно начинаются и быстро и бесславно заканчиваются. Нам очень хотелось, чтобы фотобиеннале избежала этой участи.
А вообще, идея российской фотобиеннале появилась в 1995 году в Париже.
Я с середины 80-х занималась современным искусством, по возможности делала выставки. И это было очень трудно. Но так или иначе в Москве возникли институции, ответственные за современное искусство, сложилась некая среда. Это все далеко не так, как нам всем хотелось, но это существует. То есть появилось к середине 90-х. А вот фотография, которая в Европе и Америке к тому моменту уже давно стала неотъемлемой частью современного искусства, в России вообще за искусство не считалась. Поэтому первой задачей фотобиеннале было привлечь публику.
Первая фотобиеннале прошла весной 1996 года. Вся подготовительная работа велась в комнате коммуналки, где я тогда жила. У нас были факс и компьютер, подаренные моим мужем. В так называемом оргкомитете фестиваля нас было всего четверо. Городские власти согласились дать выставочные площадки. Я ориентировалась на модели крупнейших французских фотофестивалей: Международного месяца фотографии в Париже, Международных фотографических встреч в Арле, VisaPourL'Image в Перпиньяне.
— И на биеннале, и без нее вы показываете много фотографической классики и много европейской и американской фотографии. Оказывает ли это все, с вашей точки зрения, влияние на отечественных фотографов? И вообще, как вы оценивает то, что сегодня происходит в российской фотографии?
— По-моему, в ней все прекрасно происходит. Кажется, нет ни одной авторитетной международной премии, которую не получили бы российские фотографы. Не знаю, сколь велика в этом заслуга нашего музея, но думаю, что она есть. Во всяком случае, мы всегда стремились выставлять как можно больше отечественных авторов разных поколений. А для молодых фотохудожников мы открыли целую Школу Родченко.
— Это ведь, кажется, единственный в своем роде случай — школа при музее?
— Она не при музее, это самостоятельное учреждение, но придумали и организовали его здесь. Собственно, я начала обдумывать этот проект еще в 1999 году. В России это действительно первая фотошкола, сделанная, что называется, с чистого листа. Мы отчасти также ориентировались на французский опыт, поскольку именно во Франции появились первые такие школы. Нам удалось убедить мэрию в том, что Москве это нужно, получить помещение и соответствующее оборудование. Мне хотелось расширить рамки, чтобы там учили не только фотографии, но и современным художественным практикам. Ведь фотография сама свои рамки давно расширила. И вот сегодня студенты и выпускники Школы Родченко номинанты самых престижных отечественных премий современного искусства, а двое получили World Press Photo.
— Как вы думаете, почему за то время, что существует ваш музей и, соответственно, фотография становится в России, не возникло институции, которая могла бы стать вашим конкурентом?
— Ну, это не совсем так. Они возникают. Вероятно, когда-нибудь возникнет и конкуренция, но сегодня для нее нет достаточных оснований. Пространство слишком велико, а сделано, несмотря на все усилия и впечатляющие показатели, сравнительно мало.
Сейчас имеет смысл не конкурировать, а как-то координировать усилия.
Мы, например, сотрудничаем с российскими городами, с местными музеями и делаем там чудесные открытия. Чего стоит одна Екатеринбургская школа фотографии. Мы нашли множество ценных фотоархивов в российской провинции. Вот на нынешней биеннале мы показали огромный архив фотографа Михаила Смодора, который почти тридцать лет снимал повседневную жизнь города Галича Костромской области. Он не великий совсем фотограф, но эта подробность и скрупулезность его хроникальной работы создают совершенно неотразимое обаяние всей выставки. И она пользуется огромным успехом, ее уже тысячи людей посмотрели.
— Кстати, вы много работаете с советским материалом. Показываете классиков советской фотографии и малоизвестных фоторепортеров. Сейчас, после выставок соцреализма в Манеже и большой ретроспективы сталинского монстра Александра Герасимова, развернулась дискуссия: как это все показывать и надо ли показывать вообще. Что вы об этом думаете?
— Я уверена, что с этим материалом можно и нужно работать. Мы показали уже едва ли не всех сколько-нибудь значительных советских фотографов. Среди них были выдающиеся таланты, такие как Всеволод Тарасевич, были замечательные мастера, такие как Евгений Халдей и Дмитрий Бальтерманц, были просто честные репортеры, которые запечатлевали окружающую действительность. А были пропагандисты, которые старательно создавали образ залакированной реальности.
Выставлять можно и нужно всех. Если это не искусство, это — история.
Это все существует в нашей памяти, как-то отражается на нашей повседневности, влияет на культурное развитие. Игнорировать это нельзя, просто не получится. Другой вопрос, как это показывать. Здесь важен контекст и концептуальные механизмы. У нас была сравнительно недавно выставка «Жизнь как праздник», сделанная совместно с журналом «Огонек». Она была приурочена к юбилею журнала и показывала его архивы. Смысл в том, что фотографы (среди них блестящие мастера — Аркадий Шайхет, Лев Бородулин, Лев Шерстенников) демонстрировали самых счастливых людей, живущих в самой счастливой стране. Мы придумали строгую структуру экспозиции — разделили изображения по разделам, посвященным разным праздникам: Новый год, 1 Мая и т.д. По-моему, это было очень впечатляюще.
Такая переполненность ликованием, тотальная радость, мир, в котором не может быть ничего. Кроме праздника.
Некоторые простодушные рецензенты писали, что выставка получилась антисоветская. Ну, к этому мы не стремились. Мы хотели показать совершенно исчезнувший мир. Замечательно, на мой взгляд, что эта выставка пересеклась с ретроспективой выдающегося французского фотографа Робера Дуано «Красота повседневности». Это был своеобразный контрапункт. Разные представления о красоте, о празднике, в конечном счете о жизни.
— Что вы думаете о распространенном мнении, что нынешний российский зритель не готов воспринимать современное искусство?
— Думаю, что это чепуха. Зритель никогда не готов и готов всегда. Надо уметь это показывать. Иногда самые радикальные проекты не вызывают скандальной реакции, и бывает, что абсолютно невинная вещь вдруг навлекает на себя громы и молнии. Конечно, непременно надо учитывать контекст, надо думать, когда и что уместно.
И это не цензура, это самая необходимая культурная политика.
Мы за 20 лет работы музея показали чуть меньше десяти тысяч проектов, к нам приезжали сотни художников и фотографов, и все восхищались нашей публикой. Не надо питать иллюзию, что в Париже или Нью-Йорке все готовы воспринимать Бойса. Когда-то, кажется, по заказу ЮНЕСКО пытались исследовать, как соотносятся вкусы публики и развитие искусства. По-моему, у них получилось, что зритель отстает лет на 50. Неважно, какими методами это было установлено и насколько точны эти результаты. Это другие проблемы. Важно, что тенденция определена правильно и мы можем это наблюдать каждый день. Однако это совершенно не значит, что надо прекратить работать.
