Цивилизация
«Я рожден в ночь с второго на третье»
Наливаются кровью аорты,
И звучит по рядам шепотком:
— Я рожден в девяносто четвертом,
Я рожден в девяносто втором... —
И в кулак зажимая истертый
Год рожденья — с гурьбой и гуртом
Я шепчу обескровленным ртом:
— Я рожден в ночь с второго на третье
Января в девяносто одном
Ненадежном году — и столетья
Окружают меня огнем.
Это стихотворение Мандельштам написал в начале марта 1937 года, оно входит в «Воронежские тетради». В ссылке поэт вспоминает о самом начале своего пути — он родился 3 января 1891 года в Варшаве; дата дана по старому стилю, по новому будет 15 января. Через шесть лет его семья перебралась в Петербург, где он учился в Тенишевском училище (там потом учился Владимир Набоков) и Петербургском университете.
«И содроганья теплых птиц улавливаю через сети»
Мне стало страшно жизнь отжить —
И с дерева, как лист, отпрянуть,
И ничего не полюбить,
И безымянным камнем кануть;
И в пустоте, как на кресте,
Живую душу распиная,
Как Моисей на высоте,
Исчезнуть в облаке Синая.
И я слежу — со всем живым
Меня связующие нити,
И бытия узорный дым
На мраморной сличаю плите;
И содроганья теплых птиц
Улавливаю через сети,
И с истлевающих страниц
Притягиваю прах столетий.
В 17 лет Осип Мандельштам уехал в Европу, учился в Сорбонне и Гейдельберге, познакомился с Николаем Гумилевым, изучал стихосложение и сам начал писать стихи. «Мне стало страшно жизнь отжить» датировано расплывчато — «не позднее 5 августа 1910 года». Но это случилось до первой официальной публикации.
«Но я боюсь, что раньше всех умрет...»
От легкой жизни мы сошли с ума:
С утра вино, а вечером похмелье.
Как удержать напрасное веселье,
Румянец твой, о нежная чума?
В пожатьи рук мучительный обряд,
На улицах ночные поцелуи,
Когда речные тяжелеют струи
И фонари, как факелы, горят.
Мы смерти ждем, как сказочного волка,
Но я боюсь, что раньше всех умрет
Тот, у кого тревожно-красный рот
И на глаза спадающая челка.
В начале 1910-х Мандельштам вернулся в Россию, продолжил дружбу с Николаем Гумилевым, познакомился с Анной Ахматовой, Александром Блоком и впервые опубликовал свои произведения. В 1913-м выходит его первый сборник «Камень»; эта книга дважды переиздавалась с изменением содержания. Стихотворение «От легкой жизни мы сошли с ума...» датировано ноябрем 1913-го.
«Ты шел бестрепетно, свободный гражданин»
Когда октябрьский нам готовил временщик
Ярмо насилия и злобы
И ощетинился убийца-броневик,
И пулеметчик низколобый,
— Керенского распять! — потребовал солдат,
И злая чернь рукоплескала:
Нам сердце на штыки позволил взять Пилат,
И сердце биться перестало!
И укоризненно мелькает эта тень,
Где зданий красная подкова;
Как будто слышу я в октябрьский тусклый день:
— Вязать его, щенка Петрова!
Среди гражданских бурь и яростных личин,
Тончайшим гневом пламенея,
Ты шел бестрепетно, свободный гражданин,
Куда вела тебя Психея.
И если для других восторженный народ
Венки свивает золотые, —
Благословить тебя в далекий ад сойдет
Стопами легкими Россия.
1917 год стал переломным в истории страны: две революции направили ее совсем по другому пути, не тому, по которому она шла раньше. Мандельштам, который после Октябрьского переворота пошел работать в Наркомат просвещения, откликнулся на эти события несколькими стихами.
«Я с веком поднимал болезненные веки»
Нет, никогда, ничей я не был современник,
Мне не с руки почет такой.
О, как противен мне какой-то соименник,
То был не я, то был другой.
Два сонных яблока у века-властелина
И глиняный прекрасный рот,
Но к млеющей руке стареющего сына
Он, умирая, припадет.
Я с веком поднимал болезненные веки —
Два сонных яблока больших,
И мне гремучие рассказывали реки
Ход воспаленных тяжб людских.
Сто лет тому назад подушками белела
Складная легкая постель,
И странно вытянулось глиняное тело, —
Кончался века первый хмель.
Среди скрипучего похода мирового —
Какая легкая кровать!
Ну что же, если нам не выковать другого,
Давайте с веком вековать.
И в жаркой комнате, в кибитке и в палатке
Век умирает, — а потом
Два сонных яблока на роговой облатке
Сияют перистым огнем.
В годы Гражданской войны Осип Мандельштам много ездил по стране, познакомился с будущей женой — Надеждой Хазиной — и мог сбежать с Белой армией, но остался на родине. Стихотворение «Нет, никогда, ничей я не был современник...» датировано 1924 годом.
«Чуя грядущие казни, от рева событий мятежных»
С миром державным я был лишь ребячески связан,
Устриц боялся и на гвардейцев смотрел исподлобья —
И ни крупицей души я ему не обязан,
Как я ни мучил себя по чужому подобью.
С важностью глупой, насупившись, в митре бобровой
Я не стоял под египетским портиком банка,
И над лимонной Невою под хруст сторублевый
Мне никогда, никогда не плясала цыганка.
Чуя грядущие казни, от рева событий мятежных
Я убежал к нереидам на Черное море,
И от красавиц тогдашних — от тех европеянок нежных —
Сколько я принял смущенья, надсады и горя!
Так отчего ж до сих пор этот город довлеет
Мыслям и чувствам моим по старинному праву?
Он от пожаров еще и морозов наглее —
Самолюбивый, проклятый, пустой, моложавый!
Не потому ль, что я видел на детской картинке
Лэди Годиву с распущенной рыжею гривой,
Я повторяю еще про себя под сурдинку:
— Лэди Годива, прощай... Я не помню, Годива...
В 1930-м хлопотами Николая Бухарина Мандельштам едет в командировку в Армению и создает там стихотворный цикл, вдохновленный этой республикой. До этого у поэта был пятилетний период без стихотворений — он писал прозу и делал переводы.
«Там припомнят кремлевского горца»
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются глазища
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет.
Как подкову, дарит за указом указ —
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него — то малина
И широкая грудь осетина.
В ноябре 1933 года Мандельштам пишет короткое стихотворение о Сталине — совсем не хвалебное, что публиковались в официальной прессе. В нем он назвал Сталина «кремлевским горцем» и вывел фразу «Мы живем, под собою не чуя страны», которая в последние годы всплывает все чаще и чаще. Пастернак, которому Мандельштам показал эту эпиграмму, заклинал забыть ее и никому никогда не показывать. Совет не был принят — и кто-то из немногих слушателей поспешил донести в компетентные органы. По воспоминаниям Пастернака, Сталин спрашивал его мнение о Мандельштаме, но, видимо, обида оказалась слишком сильной. И поэт отправился в ссылку в Пермский край.
«А город от воды ополоумел»
Я должен жить, хотя я дважды умер,
А город от воды ополоумел:
Как он хорош, как весел, как скуласт,
Как на лемех приятен жирный пласт,
Как степь лежит в апрельском провороте,
А небо, небо — твой Буонаротти...
За Мандельштама просил Бухарин — еще не совсем опальный, просил Пастернак, потом и сам Сталин вроде бы сменил гнев на милость. Поэту разрешили самому выбрать себе место ссылки; они с женой выбрали Воронеж. Ссылка продлилась до мая 1937-го, в ней Мандельштам написал цикл «Воронежские тетради».
«Он улыбается улыбкою жнеца»
Глазами Сталина раздвинута гора
И вдаль прищурилась равнина.
Как море без морщин, как завтра из вчера —
До солнца борозды от плуга-исполина.
Он улыбается улыбкою жнеца
Рукопожатий в разговоре,
Который начался и длится без конца
На шестиклятвенном просторе.
И каждое гумно и каждая копна
Сильна, убориста, умна — добро живое —
Чудо народное! Да будет жизнь крупна.
Ворочается счастье стержневое.
Незадолго до конца ссылки в Воронеже Мандельштам написал «Оду», посвященную Сталину («Он родился в горах и горечь знал тюрьмы. Хочу назвать его — не Сталин — Джугашвили!»). Была ли это попытка исправиться или что-то другое? В любом случае «Ода» не пошла в зачет Мандельштаму: в мае 1938 года его арестовали второй раз и осудили Особым совещанием на пять лет исправительно-трудового лагеря, обвинив в контрреволюционной деятельности. Он был этапирован на Дальний Восток и скончался в пересыльном лагере 27 декабря 1938 года. Могилу Мандельштама не нашли до сих пор.
«Этого Мандельштама...»
Это какая улица?
Улица Мандельштама.
Что за фамилия чортова —
Как ее ни вывертывай,
Криво звучит, а не прямо.
Мало в нем было линейного,
Нрава он не был лилейного,
И потому эта улица
Или, верней, эта яма
Так и зовется по имени
Этого Мандельштама...
125-летие поэта отмечается очень широко — в Москве, например, запланированы сотни мероприятий, от экскурсий и литературных фестивалей до кинопоказов и лекций. Вероятно, благодаря этой юбилейной дате станет возможным и то, о чем поэт при жизни мечтал (как в этом стихотворении, написанном в Воронеже), но на что вряд ли надеялся, — в Москве появится улица Мандельштама.
