Цивилизация
До «Золушки…» Лимонов выпустил шесть книг, в которых то смаковал физиологические подробности встреч с замужней любовницей («К Фифи»), то принимался за сочинение квазиантичных гимнов об СССР («СССР — наш Древний Рим»). До сих пор каждый новый его сборник воспринимался как поэтический блицкриг. Тотальная война-игра, которую вел его лирический герой с современностью, была единственной доступной Лимонову реальностью.
Бескомпромиссность его стихов шокировала, заслоняла собой их стилистическую изобретательность,
а порой и вынуждала испытывать чувство неловкости за автора — какие, право слово, «девки» да «отверстия» в его возрасте? Держались эти тексты на неиссякаемом внутреннем угаре персонажа, которого Лимонов взращивал годами.
Год назад он породил очередное авторское альтер эго: «Дед», как скромно начал величать себя Лимонов в одноименном романе, должен был помочь Эди-бэби перепрыгнуть из затянувшегося пубертата в умудренную опытом зрелость. Однако, судя по «Золушке…»,
единственная эмоция, которую теперь транслирует его герой, — усталость после торжества:
Мы неуверенно по миру бродим…
Мы выцветаем, и совсем уходим…
Первое, что сбивает с толку, в этих стихах — их чрезвычайная простота и почти прозаическая трезвость. То, чего у Лимонова с его бахвальством и большой поэзией под маской похабных частушек никогда не было. Впервые за долгое время он не рядится «сказочным чудовищем», каким рисовал себя в предыдущих сборниках, а сидит, пригорюнившись, и наблюдает, как по его пятам шагает какое-то новое варварство — «юные банды, подростков угрюмых орда».
В «Золушке…» он, как и прежде, тоскует по СССР
(«Мы западная Азия из глины…»), рассуждает о природе времени, которое для него исчисляется бывшими подружками («Тебе тогда шестнадцать было… А вот и тридцать уж…»), и сочиняет самцовые песенки («Жестоким я татарином, любвеобильным барином держу ее за круп…»). Однако ощупывание современности — один из главных его сюжетов — куда-то испарилось, а вместе с ним и нервное возбуждение, которое традиционно возникало при чтении лимоновских стихов. Разве что разок мелькнули на страницах новой книги «мелкокалиберные вожди» и Украина, которая «режет своих свиней», но тут же сплыли. «Эра войн и революций» явно занимает Лимонова-поэта все меньше.
Неудивительно, что микс из вожделения и негодования в этот раз сменила меланхолия. Но с чего бы ему заливаться о каких-то «воробьишках в прическе липы молодой»?
У автора, который всегда бил словами наотмашь, подобная небрежность на грани с пошлостью выглядит как поэтическое обнищание или отказ от разговора.
Как будто он решил отвернуться от реальности и прислушаться к «тихому храпу природы».
Теперь Лимонов аккуратно разглядывает прошлое, перебирает какие-то частности и продирается в области, почти недоступные для описания на его языке. В результате речь его спотыкается, а герой прячется в стерильных воспоминаниях — умирают вожди, бывшие жены и империи:
Тогда мне казалась важной
Эта их в сумерках ссора.
Сейчас, ну какой там смысл!
Не было его, этого смысла,
Только скрестились темпераменты…
И даже его фирменное скоморошество разбивается о выросшую между ним и читателем стену: «Воспоминанья Вам шлю свои, плотно закрывшись тучей…»
Отчасти это, конечно, форма поэтического маразма. Дед действительно давно разговаривает сам с собой. Однако миф о Лимонове с самого начала живет отдельной от него жизнью. Лукавая автобиографическая проза, разудалые стишки, колонки в «Известиях» и посты в фейсбуке для него — фрагменты разросшегося до размеров вселенной автопортрета. В этом смысле
Лимонов всегда был поэтом максимально инфантильным, завороженным грандиозностью своего «я»
(поэтому его тексты с трудом встраиваются в какой бы то ни было контекст, кроме собственного). Но тем не менее сейчас он выдал сборник вполне самодостаточных текстов, хоть и прикинулся в этот раз «военным в отставке» и «полковником Савенко», которого больше не тревожат «сырых девок ляжки».
