Цивилизация
На Первом канале стартовал сериал «Великая» — 12-серийный исторический фильм об императрице Екатерине II, охватывающий период ее жизни от рождения и до коронации. В преддверии премьеры актриса Юлия Снигирь, сыгравшая в картине главную роль, встретилась с корреспондентом «Газеты.Ru».
— Екатерина II как персонаж наверняка мечта любой актрисы, так что ваше согласие на роль понятно. А как вы оказались в этом фильме? Ведь раньше вы не были замечены в костюмных постановках.
— Да, вы правы, это, конечно, мечта. Я себя, конечно, никак не видела в этой роли. Было очень страшно, когда мне позвонили и пригласили на пробы. Позвать меня решил, насколько я знаю, режиссер Игорь Зайцев, который говорит, что искал актрису, соответствующую эпохе. Где и что он во мне увидел, я себе не представляю. Продюсер сериала Рубен Дишдишян, с которым мы знакомы, кстати, признавался, что тоже не видел меня в этой роли.
— Насколько было важно внешнее сходство?
— Сложно сказать. Мы же не знаем, на самом деле, как и кто выглядел: на парадных портретах все цари и царицы похожи друг на друга. Примерно типажность понятна, но не более. Так что, когда мне говорят, что я не похожа на Екатерину, я согласна, но в то же время хочется спросить: а кто тогда похож? На что ориентироваться? В источниках есть немного про то, что она сначала была очень стройной, а потом постепенно полнела. И о том, что много, очень много скакала на лошади, а про внешность — остается догадываться. Наверное, можно говорить о точном попадании в эпоху Наташи Сурковой, которая сыграла Елизавету — она физиономически как будто действительно из того времени, но это огромная редкость.
— Как вы готовились к роли? Что читали?
— Ой, много всего, но прежде всего, конечно, ее мемуары. Разумеется, они очень субъективные, комплиментарные по отношению к себе, но очень подробные. Еще очень захватывающая биография у Анри Труайя. Воспоминания Дашковой, конечно. Забавно, что она там подает события так, будто она всем рулила, хотя на деле, кажется, была дамой не шибко умной. Есть, знаете, такие женщины — напористые и не шибко рефлексирующие. Эта ее истеричность, видимо, уравновешивала рациональность Екатерины.
— Вы нашли там какие-то конкретные детали, которые помогли лучше понять характер Екатерины?
— Да, причем жалко, что не все они попали в фильм. Есть, скажем, известная история про то, как какой-то солдат выпил ее кофе и упал в обморок — от крепости. А она его пила очень много! Еще там есть такая странная вещь, она напрямую не прописана, но в ней был какой-то странный холодок, сквозящий через открытость. В общем, мне кажется, что она не очень любила тактильные контакты с людьми, они ей были в большинстве случаев неприятны. Поэтому я все время просила, чтобы Екатерина была в перчатках. Соответственно, и влюблялась она в тех мужчин, контакт с которыми был ей приятен, не доставлял дискомфорта.
— А фильмы, в которых уже появлялась императрица, наверняка ведь тоже смотрели?
— Да, конечно, я что-то смотрела — в основном очень скучно. «Молодая Екатерина» с Джулией Ормонд мне совсем не понравилась, например, — я не могу такое смотреть, это какой-то женский роман. Я очень боялась, что и в нашем фильме будет что-то подобное. Для меня идеальное попадание в образ — Светлана Крючкова в «Царской охоте». Но ориентироваться на нее мне было бессмысленно. Во-первых, я совсем не Крючкова, а во-вторых, фильм посвящен последним годам ее жизни — это совсем другая Екатерина.
— А какой вы видите Екатерину?
— Когда мы только начали снимать, у нас с режиссером даже вышло что-то вроде спора из-за несходства взглядов. Мне меньше всего хотелось играть типичную сериальную героиню. Ну, такую правильную, хорошую, которую обидели, а она ожесточилась и захотела власти. Такая мыльная опера, которая может быть про кого угодно, но не про Екатерину. С другой стороны, не хотелось играть императрицу — знаете, как это бывает в исторических фильмах: «Я играю важную историческую фигуру». Куда важнее показать человека. Я настаивала на том, чтобы образ был неоднозначным, спорным. Чтобы было непонятно, где она врет, где не врет. Для меня главной ее движущей силой была амбициозность. Она приехала и сразу поняла, что хочет быть здесь, хочет эту страну, она влюбилась в Россию. Понимала, что она может здесь что-то сделать. Она была невероятно образованна, понимала, что Петр и Елизавета губят страну, хотела это исправить. Поэтому она так цеплялась за Петра III, поэтому старательно учила русский язык. Поэтому, кстати, когда я появляюсь в фильме, то говорю уже без акцента.
— Она к тому моменту действительно уже говорила без акцента? Это есть в каких-то источниках?
— По всему выходит, что да, говорила без акцента. На это косвенно указывает, кстати, то, что ее пьесы — вы же знаете, что она писала пьесы? — написаны на прекрасном русском языке. С точки зрения драматургии это, конечно, не Бог весть что, но язык там нам на зависть.
— У вас действительно получился очень неоднозначный персонаж. Временами складывается ощущение, будто она сама не всегда знает, когда врет, а когда нет. Вот, например, вам удалось понять, какие у нее были отношения с Петром III?
— Мне кажется, что Петр ее по-своему привлекал. Екатерине нравилась его смелость, но в то же время она никак не могла его понять, найти к нему подход. Ключевую для их отношений сцену, в которой Екатерина соблазняет Петра, мы снимали уже в крайние съемочные дни, и к тому моменту я уже хорошо понимала, что и зачем она делает. В этой сцене ей, конечно, страшно некомфортно, она врет и даже фальшивит, но достигает нужного результата. Это, кстати, было ей свойственно, судя по воспоминаниям современников, которые пишут, что она со всеми была очень мила. Но не могли же ей нравиться абсолютно все, простодушие вообще было ей чуждо просто по природе. Наверняка она под кого-то подстраивалась, с кем-то лицемерила. Причем мне это было сложно, я так не могу. Я иногда выгляжу очень невнимательной, потому что если я чего-то не чувствую, то я не буду это изображать — поздравлять кого-то и так далее. Екатерина это умела очень хорошо — в частности то, что касалось армии, она понимала, насколько ей необходима поддержка.
— Был ли момент, когда вы понимали, что вы с героиней все-таки в чем-то похожи?
— Наверное, эта ее амбициозность, жажда власти и даже некоторая манипулятивность в поведении — это то, что мне понятно как актрисе. Есть несколько эпизодов в фильме, когда видно, когда она чувствует, что ее слушают, что может воздействовать на людей своими словами, — это похоже на то, что ощущаешь на театральной сцене.
— Какие у вас вообще любимые сцены в фильме?
— Мне очень нравится линия — довольно спорная — отношений Екатерины с матерью. Она же у нас постоянно ведет воображаемый диалог, через который многое проявляется в характере моей героини. Например, мне действительно кажется, что властная, суровая мать вложила в Екатерину некоторую неуверенность, которая вступала в противоречие с амбициозностью — мне этот внутренний конфликт давал какие-то важные дополнительные краски. Еще нравятся последние серии. Отлично получилась финальная сцена — очень аккуратно. Есть еще эпизод, когда Елизавета умерла, а Петр уже сломлен, но толпа у дворца требует императора. И вот они с Екатериной стоят — оба испуганные, она не понимает, что ей делать, он отказывается выйти. Они там такие, как два маленьких ребенка — мне еще такую шапку надели, которая немного велика. Очень важная, по-моему, сцена — в ней удалось как раз то, чего я и добивалась.
— Историческое кино — это всегда повод немного порассуждать о времени. Вам удалось что-то понять про ту эпоху?
— Да, конечно, но мне было интересно и фантазировать, размышлять о том, что вроде бы не зафиксировано, но обязательно должно было быть. Скажем, есть этикет: надо сидеть так, есть вот так. Но все равно ведь его все нарушали. А Екатерина еще и была европейской, с более свободным сознанием. Там есть сцена, которую я люблю — хотя мне странно так говорить, я вообще мало что люблю из своих работ. В этом эпизоде Екатерина приходит на какое-то застолье и видит, что Петр посадил рядом с собой Воронцову. Она сбрасывает ее вещички на пол, придвигает к себе тарелку с пирожными и начинает не просто есть, а жрать. В ней было что-то хулиганское, мне это очень нравится.
— А есть что-то, что вам удалось понять, простите за пафос, про страну и культуру?
— Да, конечно. Екатерина была по-настоящему очень русским человеком, но при этом мне очень нравится, что она не потеряла что-то немецкое, что было в ней от рождения. Мне кажется, это симбиоз, и его результативность — это то, на что и правда стоит обратить внимание — в контексте разговоров о глобализации, отмене границ и так далее. Не надо ни от чего отказываться, но и отворачиваться от того, что дано от рождения, тоже не стоит.
