Цивилизация
Оскара де Леона травят в школе, «дебильной преисподней», и награждают кличкой Вау за то, что он похож на Оскара Уайлда. Пробивающиеся усы, проблемы с самоуважением и весом, перевалившим далеко за сто килограммов, не способствуют лихорадочным поискам подружки или хотя бы приятелей. Его прогрессирующую графоманию подпитывает мечта проснуться однажды «доминиканским Толкиеном», а также одержимость комиксами и фэнтези.
Сюжет романа «Короткая фантастическая жизнь Оскара Вау» скачет от американской истории семьи эмигрантов к их жизни за «банановым занавесом» — при диктаторе Трухильо, который управлял Доминиканской республикой с 1930 по 1961 год.
«А вы и не знали, что Доминиканская Республика в XX веке была дважды оккупирована? — спрашивает рассказчик. — Не смущайтесь, ваши дети тоже не будут знать о том, что США некогда оккупировали Ирак».
Эту книгу от Джуно Диаса, американца доминиканского происхождения, ждали больше десяти лет. Его дебютный сборник рассказов «Утонувший» («Drown») в 1996 году вызвал бурю восторгов, но первый роман, получивший Пулитцеровскую премию, появился только в 2007-м.
На момент выхода «Короткой фантастической жизни Оскара Вау» Диаса уже объявили «магическим реалистом» не хуже Маркеса.
Его «Короткая и фантастическая жизнь…» — гибрид классического латиноамериканского романа и комиксов. Однако речь здесь не идет ни о тяжелой, болезненной экзальтации, свойственной произведениям Кортасара, ни о липкой мистической вязи Маркеса. В романе Диаса нет ни грамма эзотерики, протестированной на поколениях советских интеллигентов.
Он перекидывает мостик от древних культов, к которым обращались его земляки-предшественники, к культуре фэнтези и комиксов.
В этом новом магическом измерении Толкиен может встретиться с Трухильо, аниме с доминиканскими сказаниями, а зверства тайной полиции, рассекающей по Санто-Доминго, с жестокостью американских школьников. Миф о родовом проклятии, подталкивающий сюжет, становится атрибутом того же мира, что и фэнтези-фильмы, которые смотрит Оскар.
Поначалу роман выглядит как еще одна коротенькая история жизни толстого неудачника, разбавленная бабушкиными россказнями о злом роке, на фоне цветистого доминиканского пейзажа. Очередной герой-изгой, у которого не было шансов «сойти за нормального, даже если бы он и захотел».
Но постепенно он обрастает самостоятельными фрагментами личных историй — обрывками чьих-то искореженных судеб, которые сдерживает вместе разве что фигура Оскара.
Сестра Лола изо всех сил пытается улизнуть от авторитарной мамаши: то сбегает со случайным любовником, то подрабатывает проституткой. Мать Бели — «отсутствующий родитель», вечно пропадающий на трех работах, — умирает от рака, продолжая терроризировать детишек, вышедших из-под ее железного контроля. Дедушка Абеляр, который всегда слыл умельцем вовремя закрывать глаза на зверства режима, оклеветанный, гибнет в тюрьме.
Эта тяга к распаду, желание вырваться и сбежать — как на уровне сюжета, так и на уровне формы — становятся тем каркасом, на который Диас нанизывает свое повествование.
Двигаясь от частного к общему,
он превращает пинки и насмешки над конкретным Оскаром в историю травли целого семейства, живущего во время свихнувшегося тирана — «диктатора на веки веков», который управлял страной «со стабильной жестокостью».
Вслед за сюжетными изменениями роман взросления мутирует, переходя в семейную сагу. Из нее рождается притча с кровавым историческим подтекстом. Любая рассказанная героями легенда, скажем о человеке без лица, тут может обернуться автобиографическим штрихом, ведь один из рассказчиков — бывший сосед Оскара и непутевый бойфренд его сестры Джуниор — один в один списан с автора. Разумеется, со скидкой на художественную условность.
Однако главным героем романа оказывается даже не вынесенный в заглавие Оскар, а ошалевшая в своей законсервированности история, которая, помыкавшись туда-сюда, меняет ход и теряет адекватные черты.
В рамках предложенных исторических координат все поколения — лишние, все власть имущие — выродки.
«Десять миллионов Трухильо — вот кто мы такие», как заключает один из персонажей.
Ущербное тело толстяка, от которого делается неловко ему самому и окружающим, напоминает изолированный от мира клочок доминиканской земли. И герой, и страна с головой погружены в собственные мании и фобии периода агрессивного пубертата.
Отсюда и разухабистость языка, на котором написан роман. Диас пишет на «спанглише» — смеси английского, испанского и уличного сленга латиноамериканцев, обосновавшихся в США.
Он кропотливо конструирует убогую речь школьника-иммигранта, не говорящего толком ни на одном языке,
поддевает слово «фуку» (преследующий семью Оскара злой рок) и превращает его в «фак ю». В другой раз тот же бодрый речитатив скатывается в вязкое бормотание, старушечий наговор.
Диас рисует голую, не прикрытую гуманистическим пафосом жизнь, в которой на детей выливают кипящее масло, а негодяи и тираны торжествуют. Его детальной прорисовкой вышибленных мозгов, которые растекаются по всему тексту, и сценами избиений в тростниковом поле, пожалуй, гордился бы Квентин Тарантино. С одной стороны, это почти сказочные формы насилия, как в видеоиграх, с другой — чистой воды Голливуд:
кровь пахнет кетчупом, из-под снятого скальпа предательски выбивается металлическая проволочка.
Даже прописанное с лобовой очевидностью двоемирие в романе на поверку оказывается муляжом.
Доминиканская Республика, источник всех кошмаров, и Америка, земля никогда не сбывающихся надежд, — это один и тот же неправдоподобный чудо-остров, пожирающий тех, кто отказался верить в его волшебную суть.
Сам Оскар становится и демоном, и гением того места, в которое попадает, началом и концом истории семейного проклятия.
Конечно, кричать «Новый Маркес явился!», наверное, рано. Все-таки Диас, которому удалось сплавить локальное с глобальным, живая иллюстрация того, что концепция национальных литератур изживает себя и заново открывать словесность Латинской Америки не имеет смысла. Однако это не делает хуже этот удивительно внятный и полнозвучный текст, который существует в регистре неспешной волшебной сказки и оголтелого боевика одновременно.