Цивилизация
Он министр, пионер приватизации, регулярно мелькающий в вечерних телешоу, а она — корова деревенская, она его старит. У него разговоры о прерафаэлитах и платный секс, а ей бы козу да корыто — пускай разбитое, но свое. Или так: он был хорошим поэтом, она — женой, погубившей хорошего поэта, деталью интерьера, годной лишь в быту.
Почти все рассказы Елены Стяжкиной, финалиста премии Белкина (2012) и лауреата «Русской премии» (2014), произрастают из мысли, что счастье необходимо искать только около этого самого корыта.
Помимо писательства, она преподает историю в донецком университете и выступает, кстати, за единство Донецка и Украины.
Ее тексты идеально вписываются в линию той литературы, которая научилась романтические штампы вкладывать в уста чеховских «хмурых людей». Так, центральный для всех героев сборника вопрос «Может ли у моей жизни быть счастливый конец?» тут задает школьная училка с химзавивкой, причем в виде темы для сочинения. На месте экзистенциальной бездны в результате возникает только ржач бывших школьных товарищей из рассказа «Ниша».
Сборник «Один талант» соединяет обрывки густозаселенной прозы Стяжкиной.
Некоторые рассказы вмещают в себя судьбы сразу нескольких поколений, но все равно не оставляют ощущения претенциозности и романной основательности.
При этом во всех вошедших в сборник рассказах карикатурно много изменяют, разводятся и предают. В этом подглядывании, практически любовании разрухой, медленной коррозией чужих жизней и скудным бытом есть что-то от прозы Людмилы Петрушевской. Однако у Стяжкиной никто не страдает. Драма в ее художественном мире неприемлема и даже неприлична, а температура прозы нарочно снижена до комнатной. Возможно, поэтому надрывный, как в дамских сериалах, сюжет о детской заброшенности пересказывает в рассказе «Место личного солнца» лоснящийся от крема качок — некогда толстый ребенок, единственным другом которого был домашний петух: «Скажешь, стыдно? Мне не стыдно: я дружил с петухом».
Чиновники, которых внезапно начало тошнить от неправды, тихо стареющие разведенки и дети, вывезенные в Лондон от греха подальше, максимум тянут на персонажей какого-нибудь анекдота, а не на Гамлета.
Тем не менее Стяжкина каждый раз упирается в потребность все «захеппиэндить» — и сама же эту иллюзию разрушает. Жизнь, начинающаяся в ее рассказах с многообещающего «жили-были», никогда не заканчивается «умерли в один день».
На первый взгляд кажется, что это процесс выноса сора из избы под книжный переплет. Но именно из этого отработанного жизненного материала Стяжкина вылепливает, например, новеллу из велеречивых постов в «Живом Журнале» или немного грустную сказку о мальчишке, угодившем из СИЗО в сельские губернаторы.
Жанровое разнообразие предполагает и буйство стилей.
Рассказ «Мой первый день в школе», например, сплошь состоит из лепета обиженного ребенка — из игры в намеренное упрощение картины мира: «Я маминому-не-мужу не нравился. Я был ему «как девочка», «слишком сентиментальный», «сопливый хлюпик»...». Открывающая сборник повесть «Развод» держится на пародийной многозначительности и несоответствии пустяковой темы высокопарным выражениям: «Как теперь вести себя правильно, если свод семейных законов отменен круглой гербовой печатью?»
В целом сборник напоминает наскоро набросанный конспект: в нем нет ничего промежуточного, второстепенного и малозначимого — только записанные в столбик главные мысли и врезавшиеся в память детали, как в рассказе «Все равно, что будет». Здесь за галошами (одними на двоих с сестрой, значит, в школу через день, по очереди) и женщиной, спасшей в войну еврейского ребенка, следом сразу же шагают старческое слабоумие и поздняя, неуклюжая страсть.
Этот текст представляет собой разросшееся воспоминание, сбивчивое и вязкое, состоящее из подслеповатых вспышек.
Он то притворяется детективом, сложенным из семейных недомолвок и тайн, то историей взросления с сюжетом-контрапунктом, в рамках которого сходятся и расходятся судьбы четверых детей. Обрывочным письмом Стяжкина, таким образом, дублирует механизмы уставшей памяти.
В конечном итоге все ее рассказы завязаны на вырастании из образа, который вдруг оказался чужим, начал жать и натирать до крови. Не так важно, что это — разваливающийся брак или министерская должность. Потому что стать взрослым, значит, уметь вырвать себя с корнями, содрать неподошедший костюмчик вместе с кожей. Или же принять жизнь «такой, какая она есть, и такой, какой может быть» — чем не счастливый конец?