Цивилизация
После появления «Бойцовского клуба» все книги Чака Паланика принято называть памфлетами на вялых обывателей, променявших жизнь на потребление. Точно так же в России вглядываются в романы Владимира Сорокина, пытаясь рассмотреть будущее страны. Сорокин — наш пророк. Паланик — их адепт контркультуры, который усердно громит показушную толерантность, пассивность и медиазависимость современного общества. О равновеликости авторов, разумеется, можно спорить, но уровень ожиданий, предъявляемых к их книгам, тот же.
«Обреченные» — это сиквел истории, рассказанной Палаником в предыдущем романе «Проклятые». В той книге он спародировал подростковый бестселлер Джуди Блум «Ты здесь, Бог? Это я, Маргарет»: героиня Блум переписывалась с Богом, его Мэдисон Спенсер с занудным упорством строчила послания Сатане. По форме новый роман является подборкой постов из блога все той же мертвой тринадцатилетней девочки, которой на этот раз предстоит наконец-таки помирить добро со злом. По содержанию — похож на продуманную до нелепости книгу по теологии для противных подростков, которые обожают заговорщицкие опусы Дэна Брауна и что-то слышали в школе про Ницше.
Однако «Обреченные» скорее отменяют содержание первого романа, чем дополняют его.
В «Проклятых» мертвая Мэдисон, обиженная на маму-суперзвезду и папу-миллиардера, изучает географию ада с его реками рвоты и океанами спермы, знакомится с тамошними завсегдатаями и денежной системой, основанной на обмене шоколадными батончиками. Ад оказывается не так уж плох в сравнении с гнилым земным бытием. В новой книге выясняется, что кучка скучающих демонов (те самые заучка, спортсмен, панк и красотка из первой части) науськивала три поколения женщин семейства Спенсер,
чтобы расчистить место для новой мировой религии — скотинизма.
В результате призрак Мэдисон, зазевавшись в Хеллоуин, не успевает вернуться в свое адское жилище и остается на земле в качестве новой мессии.
Сдуру она обещает райские кущи всем, кто станет распевать матерные псалмы, испускать газы и усердно ковыряться в носу. Матерщинники и мастера сортирного юмора, разумеется, не получат никакого рая — их уже поджидает потирающий копытца Сатана.
Обреченные, вынесенные в заглавие, — это они, освиневшие земляне.
В определенный момент начинает казаться, что книга просто замаскирована под пошлую побасенку о загробной жизни. Но «хамская религиозная революция» все равно остается единственным любопытным теологическим открытием Паланика.
В его мире нет больше ни геев, ни евреев, ни африканцев — есть гомики, жиды и ниггеры.
Все оскорбляют всех, но никто не обижается, потому что общество запретов пало вместе с взращенными им комплексами.
Однако этот дивный мир основан на какой-то пионерской вседозволенности — не на достоевщине («Если Бога нет, все позволено»), а на праве каждого измазать младшую сестру зубной пастой и мерзко хихикать в трубку, набирая случайные номера.
С удовольствием дорвавшегося до обеда гурмана герои Паланика тянут свои бранные мантры «Ж***. Г***оооо…». Та же наивная разухабистость проявляется и на уровне текста, который, напомним, пишет мертвая тринадцатилетка:
«Пусть я мертвая жирная корова, но я не буду изображать дурочку только потому, что у тебя Ctrl+Alt+Комплексы по поводу твоего подросткового лексикона».
Если «Проклятые» еще были не лишенным иронии путеводителем по адским просторам, то «Обреченные» читаются как дневник сторчавшегося Холдена Колфильда, героя Сэлинджера. С новым Христом у Мэдисон Спенсер не больше общего, чем у самого Паланика — с девочкой-подростком, которая «ни с кем еще не целовалась и никому не нравится».
Особенно нелепо из уст юной рассказчицы звучат физиологические подробности, которые Паланик традиционно смакует в каждом своем романе. Вот одиннадцатилетняя девочка колотит по застрявшему в стене общественного туалета члену собственного дедушки томом Дарвина. Вот усыновленный ее звездными родителями сирота кромсает кухонным ножом подаренного на день рождения живого пони.
Эту тошнотворную литературу вполне можно было бы назвать новым натурализмом в духе Эмиля Золя, пропущенным через фэнтези-мясорубку. Но все это слишком отчетливо напоминает твердолобую порнографию и деланый экшн.
Прелестью «Проклятых» была мысль, что ад — это вовсе не обязательно другие. Больше того:
вероятнее всего, ад — это мама, папа и подружки по швейцарскому пансионату для девочек.
В «Обреченных» травма взрослеющего в одиночестве ребенка («С каждым куском еды я проглатывала свой страх и взрослела») оказалась саботирована проповедью облагораживающего свинства.
Судный день и решающую битву добра со злом Паланик, впрочем, нарочно оставил за кадром, — возможно, для того, чтобы дописать третью часть.
Однако с критикой современного общества, переходящей в старческий бубнеж, он явно переборщил уже сейчас. В новой книге досталось не только потребителям, но и филантропам, хиппи, голливудской тусовке, а также — креационизму с дарвинизмом. Мир здесь предстал разбухшей пародией на самого себя, слишком хорошо прорисованным комиксом-нуаром. Будьте как дети, вещает на этот раз Паланик, сквернословьте, не забывайте шкодить и ковыряться в носу.