Цивилизация
За 20 лет своего существования «Манифеста», появившаяся в начале 1990-х в Роттердаме, побывала в городе-шахте Генке в Бельгии, испанской Мурсии и словенской Любляне. 28 июня один из самых крупных смотров современного искусства открылся в Санкт-Петербурге.
В здании Главного штаба и Эрмитаже, по сути, идут две самостоятельные выставки.
Выставка в Главном штабе – утопия, напоминающая подробный, но беспорядочно составленный архив.
Опись имущества, накопленного человечеством со времен Второй мировой.
Проект в Эрмитаже – довольно утомительный квест, десяток разбросанных среди постоянной экспозиции произведений Йозефа Бойса, Герхарда Рихтера и Марии Лассниг, поиск которых превращен в игру без правил.
Первая мыслит себя сложным организмом с тотальными инсталляциями, ретроспективами Тимура Новикова и Владислава Мамышева-Монро, тремя залами Анри Матисса, уступившего свое место в Эрмитаже художницам-феминисткам — Марлен Дюма, Марии Лассниг и Николь Айзенман. Позже, как сказал директор музея Михаил Пиотровский, в отреставрированное здание Главного штаба переберутся и импрессионисты. Вторая выставка держится на созвучии старого и нового, отношениях произведения и места.
Первая – энциклопедия, появившаяся в результате отсутствия кураторской воли, вторая – авантюрный роман, каркасом которому, правда, служат простейшие смысловые фигуры.
Принято считать, что куратор «Манифесты 10» Каспер Кениг – мастер работы с контекстом, сладивший и с необъятным пространством Эрмитажа, и с законодательством РФ. В его распоряжении, кажется, было все, что могло придать петербургской выставке остроту, вкус и злобу.
Аннексия Крыма, абсурдистский закон о гей-пропаганде, балаганные выступления российских культурных политиков требовали наглядной художественной интерпретации, творческой иронии и критики.
Вместо этого Кениг доказывает, что произведением искусства может стать, например, видео голландца Эрика Ван Лисхаута о котах, заселивших подвалы Эрмитажа несколько веков назад; этакий YouTube, переехавший в музей. Или наскоро сколоченная вокруг помпезной люстры Зимнего дворца изба с обоями в цветок, водкой «Столичная» в секретере и ажурными салфеточками на полированных столах – изящный и остроумный проект японца Тацу Ниси о сортах буржуазного сознания.
Или разрезанный пополам трехэтажный дом, в руинах и пыли которого видны нищенские интерьеры комнат с выцветшими коврами и подлинниками Малевича и Филонова на стенах.
Эта инсталляция швейцарца Томаса Хиршхорна – реверанс русским конструктивистам. Вывернув наизнанку последний этаж превращенного в руины здания, он перемешал частную жизнь с публичной, а шедевры авангарда скрыл от топчущихся внизу зрителей. Этим же, по мнению художников-иностранцев, очевидно, занимается и Эрмитаж. Или любой другой музей-гегемон.
Первой в Главном штабе зрителей встречает инсталляция Ильи Кабакова, ведущая в зал Тимура Новикова. Вечные двойники-антагонисты, они символизируют враждующих Москву и Петербург, московский концептуализм и ленинградский нонконформизм.
Камерная ретроспектива Новикова соединила работы 1980–1990-х годов – полупустые тканевые полотна с иконками-пингвинами, домиками, якорями. Это домотканый абстрактный экспрессионизм,
понятный каждому бытовой китч времен, когда художник еще не начал проповедовать неоакадемизм и писать манифесты.
Кабаков представил «Красный вагон», который долгие годы кочевал по европейским выставкам и был подарен Эрмитажу в 2011 году. 17-метровый деревянный ящик, собранный из строительного мусора, слегка перекошенных лестниц и идиллических соцреалистических пейзажей, он создал в 1991 году. Художник, таким образом, всерьез попрощался с советской эпохой, коммунальным человеком и «русским бредом наяву». Его вагон-тотем, вагон-эпоха объединил утопию 1920-х, «сталинский рай», распад и упадок СССР – и их художественное воплощение: авангардизм, соцреализм и неофициальное искусство. Но эпоха, как выяснилось позднее, никуда не ушла. Вялые мечты о светлом будущем, которым явно не суждено сбыться, и задорно-пионерские гимны с тех пор, конечно, работать не перестали, но оскомину за 20 лет набить успели.
Среди проектов на актуальную тему оказались лишь «Театр военных действий. Второй акт» украинского фотографа Бориса Михайлова, разоблачающее неволю видео Елены Ковылиной и затесавшийся между Дягилевым и Чайковским портрет журналиста Антона Красовского, который нарисовала Марлен Дюма для серии «Знаменитые русские гомосексуалисты» (Красовский совершил каминг-аут в прямом эфире).
Самым убедительным оказался Михайлов, представивший фоторепортаж с Украины, в котором одни видят классицистическую батальную живопись, другие отмечают композицию снимков как у Александра Родченко.
Кураторский замысел выставки в Эрмитаже, к сожалению, ограничился рифмой минималистичной графики Луизы Буржуа и архитектурных пейзажей Пиранези. Следуя той же идее, итальянка Лара Фаваретто расставила уродливые бетонные блоки в зале древнегреческой скульптуры – то ли в насмешку над эллинским идеалом красоты, то ли в знак тоски по нему.
В результате на фоне нахрапистой роскоши Эрмитажа, его Рубенсов и Рембрандтов классики современного искусства превратились в смущающих туристов и смотрительниц маргиналов. На месте кураторского высказывания оказалась мозаика общих мест, искусство относительно новое, но немолодое. Вместо милого глазу и сердцу вольнодумства, свежих форм и мыслей, необходимой дозы эксцентрики – опыты, успевшие прослыть классикой: инсталляция Йозефа Бойса «Экономические ценности» 1980 года, документация перформансов Елены Ковылиной, семичасовое видео великого Брюса Наумана. Кажется, содрали в очередной раз кожу с тела современного искусства, а там – Кабаков, Новиков, Бойс, Науман.
