Цивилизация
Театр «Школа драматического искусства» впервые за 10 лет сыграл самый масштабный спектакль в своей истории – 24-часовой спектакль-хеппенинг по роману «Улисс» Джеймса Джойса. Проект, не знающий прецедентов в мире, был придуман в 2004 году Игорем Яцко, учеником Анатолия Васильева. Его премьера была приурочена к празднованию столетия со дня событий романа. Постановка сразу же попала в Книгу рекордов России как самое длинное театральное представление.
День Леопольда Блума
16 июня 1904 года в 8 часов утра в разных концах города Дублина одновременно проснулись студент Стивен Дедал и рекламный агент еврейского происхождения Леопольд Блум. Весь день они блуждали по ирландской столице, а поздно вечером встретились, найдя друг в друге родственные души. 10 лет спустя ирландский писатель Джеймс Джойс начал писать об этом происшествии роман, уподобив странствия Блума путешествию Одиссея — книга стала одной из самых объёмных, многоплановых и загадочных в истории человечества.
Фанаты Джойса по всему миру давно уже празднуют 16 июня День Леопольда Блума, делая это в самых разных формах:
от суточного путешествия по маршрутам героев в Дублине до исполнения песен, упомянутых в романе. В 1982 году в этот день ирландское радио транслировало 30-часовой аудиоспектакль по книге. Были и театральные опыты – один из наиболее масштабных был устроен в 2005 году в Генуе, где «Улисса» в течение суток разыгрывали в 18 разных локациях по всему городу, соответствующих местам действия романа. Но полноценный спектакль в большом репертуарном театре, разыгрывающийся одновременно во всех его пространствах и воплощающий книгу целиком, от первого до последнего слова, всё равно событие уникальное, и проекту ШДИ вряд ли можно найти прямой аналог.
Тем удивительнее, что 10 лет назад, когда спектакль был показан впервые, он стал для своего создателя Игоря Яцко режиссерским дебютом.
Суточный дебют
Яцко – ученик Анатолия Васильева (в то время ещё руководившего созданным им театром) и один из его любимых актеров. После скандального ухода Васильева из родного театра именно Яцко стал главным режиссером Школы драматического искусства. За это время Яцко поставил восемь спектаклей по Шекспиру, Уайльду, Байрону и другим авторам – и всё же «Улисс» до сих пор остается самым амбициозным его проектом. И дело не только в масштабе действия, но в первую очередь в сложности и полифоничности его языка, в уникальной структуре спектакля, в поразительной открытости перед зрителями, требующей бесстрашия и от актеров, и от режиссера, и от публики.
18 глав романа начинаются почти каждый час в 12 разных местах по всему театру – не только в зрительных и репетиционных залах, но и перед камином на втором этаже, в кассе, гардеробе, буфете. Посмотреть спектакль целиком зритель все равно не может. Многие эпизоды играются одновременно, а следующий начинается раньше, чем закончится предыдущий; неизбежно приходится выбирать, что смотреть, перемещаясь из зала в зал.
Выходов два – либо пропускать целые главы, либо смотреть урывками: начало одной, середину другой, финал третьей.
Спектакль действительно непрерывный – в таких условиях антракты невозможны, и за сутки у зрителей есть всего два получасовых перерыва, во время которых нигде ничего не играется. Для зрителей «Улисс» — тяжелая работа, которая требует терпения, предельной сосредоточенности, а иногда и участия в действии.
Для актеров же «Улисс» — настоящий подвиг.
Конечно, никто из них не играет непрерывно сутки – но все они, меняя роли и переходя из зала в зал, путешествуют вместе со зрителями по всему спектаклю. Есть и два главных солиста, сам Яцко и Александр Огарёв — ещё один ученик Васильева, в последние годы много ставящий в ШДИ и до сих пор играющий в спектаклях мастера. В большинстве глав Яцко играет Стивена, Огарёв – Блума. Яцко участвует примерно в трети эпизодов и в общей сложности проводит на сцене не меньше 15 часов – но каким-то образом ухитряется за это время, кажется, ни разу не запнуться. Актерам необходимы максимальная выдержка, собранность, неослабевающее внимание, а главное – профессиональное мастерство, и именно в той степени, в которой, кроме учеников Васильева, сегодня им не владеет почти никто.
«Улисс» — плоть от плоти театра Васильева, буквальная материализация его идеи театра игры и ритуала.
Это действительно скорее не спектакль, а ритуал, скрупулезно повторяющий роман Джойса и принимающий его не за литературную основу, а скорее за предмет культа, за священную книгу.
Принципиально, что все актеры читают роман по бумаге – и дело не только в невозможности выучить сотни страниц сложнейшего текста для разовой акции. Это ход осмысленный и концептуальный – роман воспроизводится слово в слово, точь-в-точь как написано. И актер оказывается в заложниках у автора. Некоторые главы произносит целиком только один чтец – и знает точно, что обязан дочитать свой текст до конца, что не может остановиться ни на секунду, даже если ему нужно говорить без остановки три часа, не может уйти со своего места, даже если к 6 утра вокруг не останется ни одного зрителя.
Это театр ради театра и во имя текста – в таком чистом и совершенном виде, в каком его можно встретить совсем не часто.
Но вместе с тем «Улисс» — совсем не образец чистого искусства, которому не нужен зритель и который без остатка уносит актеров в эмпиреи, заставляя их наравне разговаривать с Богом. Как раз напротив – в своей основе это скорее театр карнавальный и ярмарочный, непомерно разросшийся балаган. И его истоки (как и романа Джойса) лежат не только в великих свершениях человеческой мысли за 30 последних столетий, но и в «низовой» культуре.
Что происходит?
Каждый, кто хотя бы раз открывал «Улисса», знает: этот роман как будто смотришь, слушаешь, пробуешь на вкус, нюхаешь, ощупываешь. То же самое случается и со спектаклем, по крайней мере в лучшие его моменты.
«Калипсо», один из начальных эпизодов «Улисса» об утренних хлопотах Блума, играется в кассовом зале театра. Веселый повар жарит яичницу и почки, на глазах у зрителей разбивая яйца и разрезая мясо. Румяная официантка разносит еду всем желающим, прося расписаться в квитанции, причем вынимать ручку для этого приходится из ложбинки в ее декольте. Огарёв-Блум сидит здесь же, среди нас, и зачитывает текст главы.
Так не «картинка» делается иллюстрацией к тексту, а скорее текст становится дополнением к тому, что видит зритель, оправданием атмосферы, в которую он попадает.
Примерно то же происходит и в следующей главе, «Лотофагах».
Блум устремляется в турецкие бани – и сцена сплошь покрыта разноцветными коврами, люди в восточных одеждах курят кальяны, в воздухе разлиты азиатские благовония, а миловидные девушки разливают зелёный чай по украшенным орнаментом чашкам, снова и снова разнося их по зрителям.
Зрители не просто слушают роман, но сами в него погружаются, чувствуя себя на месте героя.
Острее всего это происходит в эпизодах, построенных на прямом вовлечении публики. В главе «Эол» Блум приходит в редакцию крупной газеты – и там же вслед за ним оказываются зрители. На сцене множество актеров и тысячи экземпляров «Российской газеты».
Газеты стелют по полу, разрывают в клочья, их надевают, превращая в предметы костюма, от юбок до галстуков, запускают в зрителей, предлагая им бросить бумажный комок на сцену в ответ.
Актеры наперебой произносят текст, стучат ногами, изображая работу печатных машинок. Расслышать что-то часто почти невозможно, и главный смысл не в конкретных словах, но в общей картине безумного журналистского мира, с жутким шумом и гамом, бесконечным потоком не всегда нужной информации, реальными историями, выставленными на продажу.
Очень личный опыт
Один из актеров ловит взгляд корреспондента «Газеты.Ru» и медленно идет к нему. Разворачивается спиной, сажает на плечи, выносит на середину сцены, бросает на пол. Долго-долго обкатывает в ворохе газет, потом целая рыдающая толпа подхватывает его на руки и сажает назад на место. Что это значило? Друг Блума пришел дать объявление о кончине их общего приятеля.
В последующих главах «Улисса» вовлечения публики уже не будет – но во многом потому, что ни о каком разделении на актеров и зрителей после эпизода «Лестригоны» уже и речи быть не может.
Все чувствуют себя единым организмом и существуют в одном мире, проживая роман вместе с героями и актерами.
Самый эротичный эпизод «Улисса» — глава «Навсикая». На сцене мелкий овальный бассейн. Блум Александра Огарёва и Герти Ольги Баландиной, постоянно меняя позы (большинство из которых кажутся живыми иллюстрациями к «Камасутре»), лежат и ползают как вокруг, так и внутри него. Все многочисленные сексуальные подтексты эпизода, которые у Джойса сквозят в каждом слове, выходят на поверхность и делаются едва ли не осязаемыми.
Вполне невинное «сорока-ворона кашку варила, деток кормила, этому дала» актриса ухитряется произнести так, что даже школьник бы понял, о чем здесь на самом деле речь.
Но мощнее всего плотская энергия «Улисса» выплескивается в финале, который играется уже на рассвете, с 4 до 7.30 утра. Знаменитую 18 главу («Пенелопу»), бессвязный поток сознания жены Блума Молли, в спектакле читают вместе сразу 16 актрис. О том, что они читают по книге, мгновенно забываешь. Никто не сдерживает эмоций, женские любовные переживания обрушиваются на зрителей со всем своим чувственным пылом. Монолог Молли превращается в коллективную исповедь женского сознания, разложенную на 16 голосов –
и понимаешь вдруг, что эти 16 девушек на сцене живут в каждой женщине, что это и есть неразложимое, но многосоставное, всегда неуловимое «женское».
Актрисы ШДИ играют «Пенелопу» с видимым наслаждением, кокетничая, дурачась и как бы стремясь влюбить в себя каждого сидящего в зале мужчину с первого взгляда.
В финале они переходят на экстатический крик и срывают с себя одежды, оставаясь полуобнажёнными. «ДА Я ХОЧУ ДА» — последние слова романа Джойса они хором выкрикивают как бы всем своим телом, без остатка отдаваясь тому гимну жизни, любви и секса, которым звучит конечная глава «Улисса». Те 50 счастливых и упорных зрителей, которые досидели до конца (среди них и только завершивший чтение последней из своих частей Игорь Яцко) встают и 10 минут хором кричат «браво». Кажется, не только актрисам, но и Джойсу, роману, а главное – театру как таковому.
