Цивилизация
В «Принцессе Монако» Тим Рот сыграл Ренье III, правящего князя Монако, ради женитьбы с которым голливудская звезда Грейс Келли (ее сыграла Николь Кидман) бросила актерскую карьеру. Корреспондент «Газеты.Ru» встретился в Канне с артистом и поговорил о съемках фильма в Монако, отказе принца Альберта приезжать на фестивальную премьеру картины и солидарности с ним актера Тима Рота.
— Скажите, было в вашей истории князя Ренье и Грейс Келли что-то, чего вы не знали о ней раньше?
— Я ничего не знал (смеется). Я знал, что был такой парень, и у него была совершенно изумительная супруга, и что этот парень пытался сохранять в своей стране налоговый рай. И еще я знал и знаю, что политики за закрытыми дверями пытаются решать, как людям жить. Я сам, в общем, из страны, где есть королева и король (смеется). А мы — у нас в семье, например, — не сказать, чтобы роялисты. Что делало еще более странной в моих глазах историю о том, как моя коллега променяла нашу замечательную профессию на совсем другую, очень странную работу. Есть что-то завораживающее в том, как человек с «Оскаром» в руке (награду Грейс Келли получила в 1954 году за роль в фильме «Деревенская девушка» — «Газета.Ru») сносит стены своего обиталища в этом мире, потолок падает ему на голову, и этот человек переносится в принципиально иное место.
— А вы бывали в Монако?
— Да, конечно, бывал — мы только что закончили снимать там кино (смеется).
— И как впечатления?
— Тесновато, я бы так сказал, битком набито. Нигде нельзя парковаться, например. Большое кино, толпа народу в съемочной группе, развернуться невозможно.
— Что вы думаете про князя Ренье?
— Когда вы долго растете в таком… коконе, опыт взаимодействия с миром оказывается сильно ограничен. Грейс Келли тоже жила в коконе, но до того, как она туда попала, успела все-таки с миром пообщаться. В какой-то момент просто необходимо выбраться из замкнутого пространства и как-то начать взаимодействовать с миром. Ренье, насколько я помню, послали учиться в Шотландию — но он оттуда сбежал, потом его отправили в более европейскую и менее британскую Швейцарию. Которая ему, как ни крути, оказалась ближе. Я пытался привнести в его образ побольше интеллигентности, но вообще-то он был довольно жестким парнем.
— Реальных персонажей играть сложнее, чем вымышленных?
— Я как-то не задумывался над этим. У тебя есть сценарий, и ты действуешь в его рамках. Для меня было важно, чтобы в моем исполнении он был не только князем, но еще и политиком, и бизнесменом — каким он, собственно, и был в реальной жизни. Просто политиком и бизнесменом, которого очень сковывал протокол.
— Ваша съемочная группа стремились, чтобы вы походили на Ренье лицом или манерами?
— Не думаю, что перед нами стояла такая задача. Я разговаривал с некоторыми людьми, которые его знали, и они рассказывали про него много интересных вещей — но все эти вещи были скорее мне для сведения, чем для непосредственного использования в работе над образом.
— Главный персонаж истории — все-таки героиня Кидман, а вам пришлось «отыгрывать» этого персонажа, быть «при нем» и быть как бы на обочине ее пути.
— Знаете, это всегда вопрос угла зрения. Ты можешь быть в любой позиции относительно главного персонажа и при этом играть что-то совершенно уникально свое. В конце концов, Кидман — просто потрясающая актриса, и быть ее партнером — потрясающий опыт.
— Сын Рене князь Альберт и вся семья Гримальди отказались от приглашения на премьеру и вообще решили не посещать Канн…
— Да, и я на их стороне. Если бы кто-то стал сочинять что-то, направляя свою любопытную камеру на жизнь моей семьи и делая на основании предоставленных мной сведений свою историю… ну, я не знаю, как бы я реагировал. Не рисуйте их буками — они нам очень помогали в процессе съемок: нас пускали в казино, во дворцы, везде, нас консультировали по сценарию, отвечали на все наши вопросы. Не знаю, что потом случилось, сам в шоке, как и журналисты, но я совершенно не обижен на них за это. У всех может быть свое мнение, и это хорошо. Может, они решили, что пускать нас на порог было с самого начала не лучшей идеей. Другое дело, что они, кажется, не видели фильм, а судят о результате на основе сценария.
— Как вы вообще чувствуете себя здесь?
— Чертовски хорошо. Знаете, это место, где мне по-настоящему нравится принимать участие во всей этой кутерьме с красной дорожкой и тому подобных вещах. Я отдаю себе отчет в том, что все это делается напоказ, но ты либо принимаешь подобное, либо нет. А лучший способ посетить Канн это оказаться в жюри фестиваля — все видят фасад, а ты попадаешь за кулисы, становишься частью процесса, делаешь что-то важное. Я помню свои ощущения о работе в жюри программы «Особый взгляд» (в 2012 году. — «Газета.Ru») — мы вообще не имели никакой информации, которая могла повлиять на нашу оценку. Нам даже не давали каталогов! Мы только знали название фильма, режиссера и какую страну он представляет. Всё. Фантастически ответственное отношение к работе! Потому что Канн — это место, где кино принимается всерьез. Сюда очень трудно попасть в конкурс, здесь очень жесткий отбор, и серьезный мэтр может проиграть свое место талантливому новичку.
— Вы читали какую-то критику по фильму? Вы верите в «проклятие открывающего фильма»?
— Нет, не читал. Я перестал читать критику 15 лет назад и чувствую себя прекрасно. Вы имеете в виду, что открывающий фестиваль фильм никто не успевает воспринять всерьез из-за шумихи, которой он сопровождается? Не знаю, я не заметил ничего подобного. Я разговаривал с людьми, они, кажется, были довольны. Со зрителями, не с критиками.
