Цивилизация
Умберто Эко — автор, провозгласивший наступление «нового Средневековья», в одном из своих эссе заявляет: «То, что несколько лет назад вызывало неприятие, теперь стало бальзамом для слуха», силясь понять, когда постмодерн — и он сам — успел стать традицией и, по сути, мейнстримом.
Сборник «Сотвори себе врага» — компиляция и по форме, и по содержанию. Здесь 15 механически сложенных вместе текстов последнего десятилетия обо всем на свете:
об истории искусства, которую пора бы взять и позабыть, об абортах и Фоме Аквинском, о психологии информационного шума в интернете, о путешествиях во времени и островной природе утопий.
Но если основной корпус текстов Эко — это шесть канонических многоуровневых романов (от «Имени Розы» до «Пражского кладбища»), то эти и подобные эссе играют роль фасада.
С трудом поддающиеся классификации жанры Эко объединяет емкой формулой «тексты по случаю», выведенной в подзаголовок. Одни из них он зачитывал на литературных конференциях («Абсолют и Относительность» и «Пламя прекрасно»), другие писал для библиофильских журналов («Увы, Гюго!». Поэтика избыточности»).
«Текст по случаю» — это в первую очередь непритязательный жанр, не отягченный желанием автора прослыть пророком, который позволяет Эко то пускаться в литературоведческие рассуждения о романтической избыточности и словесной несдержанности Гюго, то надеть маску дотошного историка материальной жизни и препарировать предметный мир («Охота за сокровищами»).
Ни в одном из текстов Эко не рвется суммировать свой литературный опыт или сказать новое слово.
Вместо этого он, например, громит «горе-художника» Мандзони, прославившегося одной-единственной инсталляцией — «Дерьмо художника» и сводит счеты с Джойсом — «поздним и бледным эпигоном» Достоевского и Золя, который «увековечивает дурной вкус итальянских буржуа» (подобные обвинения занимают еще четырнадцать страниц).
Причем в случае с Джойсом такая критика равносильна попытке живого классика постмодернистского романа расплеваться с прародителями.
После ставшего хитом «Пражского кладбища» (2010) — истории об истоках европейского антисемитизма —
Эко заявил, что больше не будет писать романов.
С тех пор он предпочитает вариться в собственном соку, обвиняя современное общество в фантомном релятивизме.
В «Сотвори себе врага» он сводит счеты уже не с «новым Средневековьем» конца XX – начала XXI веков — опереточной реальностью с Единой Европой в середине, а с миром, созданным его собственными текстами.
Все эссе, представленные в сборнике, выстроены на прочном фундаменте узнавания. Ассортимент тем (христианство без Христа или «Wikileaks», в публикациях которой Эко, кажется, почудились новые «Протоколы сионских мудрецов») был представлен, например, в сборнике «Пять эссе на тему этики».
Эта очевидная литературная генеалогия и рождает соблазн решить все проблемы бытия разом: «Попытавшись пройти сквозь стену, я сломаю нос. — пишет Эко. — Смерть и стена — единственные формы Абсолюта, в которых мы не можем сомневаться». Малая форма и предельная легкость жанра не становятся помехой в этом.
Профессор семиотики, таким образом, оказывается запертым в собственноручно созданной знаковой системе.
Знаком здесь выступает и выведенный в заглавном эссе «великий враг», отсутствие которого обессмысливает любую систему ценностей — и в масштабах страны, и в случае с частным человеком. «Когда врага нет, его следует сотворить», — уверяет Эко.
Врагом можно сделать загрязнение окружающей среды, капиталистов-эксплуататоров, евреев, пьющих кровь младенцев, женщин или самого себя. И чем отвратительнее, злее и могущественнее враг, тем лучше.
С помощью войны государство утверждает свой авторитет, разрозненные людские массы становятся народом, а все непокорные силы направляются в мирное (то есть военное) русло. Такой всеохватный антагонизм, правда, отдает гипертрофированной теорией заговора всех против всех, одой которой является его «Маятник Фуко» — книга, пестрящая эзотерическими терминами и оккультными учениями всех мастей. Отсюда и провокативные, подпитываемые страхом перед неизвестностью соображения:
«Кто знает, сколько бомб в действительности было заложено именно для того, чтобы увести с первой полосы другие новости».
Потребность в полярности мнений досталась Эко в наследство от средневековых куртуазных романов, в которых храбрый король Артур со своими рыцарями готов восстать против всего света. Возможно, поэтому писатель так активно тоскует по временам, когда не существовало различия между «курьезной диковиной» и произведением искусства.
Для книгоцентриста Эко, ощущающего диктат текстовой культуры, подобные сборники — дань вавилонской библиотеке, которую он заимствовал у Борхеса и в деталях прорисовал в «Имени Розы». Если за основу взять сентенцию, что все на этом свете — текст, то
сами тексты превращаются в кодовую систему, с помощью которой Эко вступает в диалог со собственным литературным наследием.
Его философская проповедь о новом Средневековье устарела — автор это чувствует и приступает к рефлексии над собственными теориями. Не произнося приговоров (себе, истории или миру), он с помощью подобных «текстов по случаю» проверяет на прочность каждое сказанное ранее слово и в литературе, и на дружеских посиделках с редактором художественного журнала 1960-х «Иль Верри»; возводит прошлый опыт в поддающуюся осмыслению степень.
