Цивилизация
Самый заметный проект на выставке — инсталляция «Зоопарк», сделанная когда-то в Настасьинском переулке в Москве. Это дорожный переход из деревянного настила, окруженный строительными лесами и решеткой, которая на улице отделяла бы его от проезжей части. На решетке развешаны бананы, за ней фотографии агрессивно настроенных обезьян. Обезьяны гримасничают, с недоверием поглядывают на оказавшихся с ними в одной клетке пешеходов, ставших такими же музейными экспонатами, как и они. По соседству расположился пингвин, удравший из зоопарка через канализационный люк, с табличкой «Выход есть» — эту скульптуру Паша 183 сделал, но не успел оставить на улице.
Уличный художник Паша 183, получивший от английской прессы кличку Русский Бэнкси (от которой он всячески открещивался, настаивая на индивидуальности собственного стиля), — звезда и идеолог российского стрит-арта. Он рисовал граффити, напоминающие античные фрески, преимущественно в Москве и Петербурге, резал бензопилой полицейскую машину-«буханку» и поджигал мосты, экспериментировал со светом и оптикой (проецировал портреты скорбящих стариков на теплый пар), а также оформил зонг-оперу «Todd», созданную группой «Король и шут».
Павел Пухов сохранял анонимность до своей смерти в апреле прошлого года. Тогда Бэнкси в его честь нарисовал напоминающий горящую свечу баллончик с краской и надпись «P183. R.I.P.».
Бэнкси для западного стрит-арта фигура сакральная, но Паша все же не отечественный апостол при тамошнем пророке, а иноверец.
С британским коллегой его объединяет «канонический» образ стрит-артиста — насупившегося паренька-анонима в балахоне, который прячет лицо за натянутой до самых глаз повязкой и капюшоном. На этом сходства, пожалуй, заканчиваются.
Уличное искусство недолговечно и подвержено всем урбанистическим катаклизмам — от снега, гроз и дождей до муниципальной власти, пекущейся о внешнем облике города. Поэтому прячущиеся за щитами омоновцы, которых Паша нарисовал на входных дверях в метро «Красные Ворота» (они должны были напомнить москвичам об августовском путче 1991-го и его идеалах), бетонные плиты, ставшие шоколадкой «Аленка», и нарисованные на снегу огромные очки, дужкой которых стал фонарный столб, на выставке представлены только в виде фотографий.
Стрит-арт, одомашненный и обосновавшийся в музейном здании XIX века, — явление не уникальное. Казалось бы, наконец музей приютил уличное искусство, по сути, форменное хулиганство, крикливые плоды мальчишеских забав. Однако отечественный стрит-арт жалуется на фантомные боли в связи со своим мнимым сиротством скорее в силу привычки —
даже в России для искусства в музее меньше запретов, чем на улице: на граффити здесь не распространяется статья УК РФ о вандализме.
Музей архитектуры им. Щусева, например, уже делал проект «Граффомания» в 2004-м, Третьяковская галерея проводила выставку-акцию «Стрит-арт» в 2006-м, а Дарвиновский музей рассуждал, как граффити преобразуют городское пространство, на выставке «Метаморфозы граффити» в 2011-м.
На выставке «Паша 183. Наше дело подвиг!» тоталитарный нрав демонстрирует само уличное искусство, вынудившее музей приодеться в сорванные с подъездов объявления «Сниму квартиру», полуразложившиеся афиши концертов, красно-белую оградительную ленту и собственно граффити.
Чтобы зритель ощутил вольный уличный дух, в ММСИ выставили таксофонную будку, внутри которой почему-то красуются готические свечи и оплетенный паутиной череп,
возвели импровизированную автобусную остановку (чтобы восстановить работу «Питер — город ангелов») и водрузили полицейскую «Газель» — такую же Паша нарезал на ломтики, как буханку хлеба.
Пашин иконостас состоит преимущественно из готовых образов, воспроизведенных с помощью трафаретов: Карлсона, удирающего от телевизора, в котором показывают новости, шоколадки «Аленка», снабженной надписью «God save the queen», Чеширского кота.
Словом, П183 потреблял и перерабатывал культурные коды не хуже Энди Уорхола.
На выставке же Паша представлен воинствующим аскетом, порицающим и презирающим жующих рябчиков толстосумов и всю коммерческую индустрию в их лице, неправедную власть и всяческую неволю. Но за растиражированным уличным искусством, зверским протестом и сопротивленческим пафосом в работах Паши кроется кое-что другое. Его любимые герои — дети, тянущие ручонки к настенным часам — ускользающему времени («Сказка о потерянном времени») или сидящие с бумажным корабликом, символизирующим искусство, перед давно пересохшим ручьем — историей.
Лирик в Паше 183 сильнее анархиста.
Его работы, среди которых не только граффити, но и акции и инсталляции, держатся внутренней поэзией, а не только лишь правдорубческим зарядом неформального искусства. В России именно он вывел стрит-арт с социально-прикладного на эстетический уровень, напомнив, что граффити может принимать самые разные формы, а художник вправе сбежать с маргинальных фестивалей уличного искусства, например, в музей, как это сделал тот самый пингвин с табличкой «Выход есть». Или как погибший в 27 лет Жан-Мишель Баския — один из самых продаваемых американских художников, превративший агрессивное граффити в живописные неоэкспрессионистические полотна.
