Цивилизация
От вроде бы взятой за основу пьесы Лермонтова режиссер Михаил Угаров не оставил, по сути, ничего — одна только фабула, причем в самых общих чертах: маскарад, роковой мужчина Алексей, его обворожительная жена Нина, случайно спасенный им от карточного проигрыша Дмитрий, история с потерянным браслетом. Угаров не задается целью повторить сюжет известной драмы и его переосмыслить, главное для него — дать портрет мира, напрочь погрязшего в войне и сексе, бессмысленных и беспощадных.
Герои здесь в основном не действуют, а говорят, причем больше о вечном, чем о суетном.
Они ведут остроумные словесные перепалки, каламбурят и цитируют Пушкина, напоминая персонажей Уайльда, случайно попавших из викторианской Англии в российское «всегда». Пытаться определить время действия бесполезно, реалии XIX века микшируются с современной лексикой и отзвуками из советского прошлого (так, сменивший Неизвестного Джон Доу расскажет, как в дом Энгельгардта, где проходили маскарады, в блокаду попала бомба). Это сегодняшний день, вывернутый наизнанку, театр остановившегося времени, в котором поднимаются на поверхность подводные течения нынешней эпохи.
Как режиссер и руководитель «Театра.doc» Угаров занимается в основном остросоциальными проектами; когда же он обращается к собственным пьесам, речь идет всегда о деконструкции мифов, изощренной стилистической игре и поисках новых театральных форм. «Маскарад маскарад» не исключение: Угаров отказывается от всякого подобия документального театра, сочиняя спектакль демонстративно условный и отвлеченный, говорящий на языке абстракции и лишенный всяких прямых связей с реальностью.
Важно, что в этот раз Угаров стремится как можно дальше уйти от своей роли режиссера-драматурга, который ставит собственную пьесу «как написано».
Он явно старается посмотреть на нее с чистого листа, сочинить режиссерский текст поверх драматического. Он делает спектакль, идеально выстроенный и продуманный по концепции, запускает механизм, просчитанный до мельчайших деталей и работающий в строгом, ненарушимом ритме. Создает отточенную форму, где
нет ничего случайного и разум очевидно довлеет над чувствами, которых, по Угарову, в нашей жизни давно уже не существует и вовсе.
«Любовь» в «Маскараде маскараде» — простое слово, которое ничего не значит. Угаров показывает мир антиутопический, жители которого напоминают персонажей фильма «Матрица». Виртуальная реальность захватила подлинную и подменила ее собой. Здесь все на одно лицо: не люди, а идеальные шаблоны, клоны, телепортировавшиеся на сцену прямо из Голливуда. Мужчины — коренастого сложения, среднего роста, с модными стрижками и в дорогих пиджаках. Женщины — знойные блондинки в платьях цвета морской волны.
Режиссер играет с образами масскульта, делая их как бы единственной человеческой породой, как будто других людей вообще не существует.
Они ходят по пустой сцене в окружении никем не занятых венских стульев, в полумраке, высвечиваемом лишь редкими лучами. Они говорят холодными, гулкими голосами, резко и отрывисто вычеканивая каждую фразу.
Стиль актерского существования — не «как на сцене», но и не «как в жизни», не «игра страстей», но и не «ноль-позиция».
Они как бы сосредотачивают все свое внимание на звучании текста, подчиняясь ему и следуя его воле. Их голоса кажутся частью сложной звуковой партитуры, созданной композитором Дмитрием Власиком и исполняемой им самим прямо на сцене: спектакль работает как оркестр.
Актеры в «Маскараде маскараде» существуют вне эмоций и делают это с блеском. Их герои делаются частью детерминированного миропорядка, в котором на все есть ответы, а все действия строго запрограммированы.
Алексей не любит Нину в том смысле, который мы вкладываем в это слово, он просто знает, что она его жена, а жену надо любить.
Когда он видит на Дмитрии Нинин браслет, он не терзается ревностью и не мучается сомнениями, а сразу как бы выстраивает логическую цепочку такого рода:
«Браслет жены — жена изменила — жену надо наказать — жену надо убить».
В чем-то и пьеса, и спектакль Угарова близки классицистскому театру с его единством места, времени и действия, однолинейными характерами и суровыми правилами развития интриги.
В спектакле демонстративная схематичность действия и строгость общественных нравов оттеняются собственно маскарадом: то и дело в сочиненных хореографом Иваном Естегнеевым «Небальных танцах»
мужчины и женщина в длинноносых карнавальных масках бегают друг за другом и совокупляются в самых разных положениях. Снова все предельно ясно: внешняя непогрешимая благопристойность всегда скрывает за собой пиршество разврата.
«Маскарад маскарад» — о том, как категорический нравственный императив сосуществует с пороком, ничуть его не стесняясь, как в тоталитарном обществе слово и дело могут быть полностью противоположны друг другу.
Одна из редких цитат из Лермонтова вроде бы возникает ближе к финалу: Алексей предлагает Нине мороженое. Вот только зрители, которые знают, что он должен ее отравить, удивляются, видя, что он сам его пробует.
А она «Маскарад» наверняка читала и сама его спрашивает: оно отравлено?
Но отравленной оказывается салфетка! Угаров обманывает наши ожидания, издеваясь над традиционными сюжетными поворотами и театральными штампами, вдруг придавая классической развязке абсурдную деталь и разворачивая ее в другую сторону.
Узнав о том, что умирает, Нина не признает Алексея своим убийцей, говоря, что убил ее Бог. И для героя Егора Корешкова именно это становится единственным настоящим ударом. Главная ценность в этой системе — быть злодеем, но даже это сделать не получается, потому что жертва напрочь игнорирует палача, и тот чувствует себя проигравшим.
А когда она умрет, тяжело ему будет только оттого, что он стоит босиком на холодном полу и брезгливо перебирает ногами.
Сообщение о невиновности Нины тоже не вызовет в нем никакой реакции: он просто наденет сапоги и пойдет на войну, все с той же бесстрастностью, как будто это само собой разумеется.
Забавно:
по сюжету пьесы воевать он отправляется в Крым, в Херсон, и на показе спектакля в субботу ввиду последних событий у зрителей возникало полное ощущение, что он собирается ехать туда прямиком вызволять Януковича.
Странно, но, когда смотришь этот спектакль, кажется, что он как будто отделился от пьесы и существует как бы автономно от нее. Когда пишешь о нем, они вдруг срастаются нераздельно, и с удивлением ловишь себя на пересказе сюжета. Возможно, в этом случае дело в том, что Угарову удалось добиться редкого сегодня в театре единства формы и содержания, четкости посыла и прозрачности смыслов. «Маскарад маскарад» и на бумаге, и на сцене похож на гроссмейстерскую шахматную партию, заранее продуманную на 64 хода вперед и воплощенную безошибочно.
