Цивилизация
30 ноября в Crocus City Hall пройдет концерт «30-логия», которым группа «Несчастный случай» отметит 30-летие своей карьеры. Зародившийся в недрах Студтеатра МГУ и имевший отношение ко многим его знаменитым постановкам, этот коллектив поначалу даже избегал слова «группа», настолько сильным было влияние сцены на их жизнь. К юбилею группа выпускает альбом-сборник «Гоняясь за бизоном», в который войдут вещи, которые ранее не издавались и не записывались. Накануне 30-летия группы Алексей Кортнев рассказал «Газете.Ru» о первых выходах на сцену, программе концерта и о том, почему iPhone - это новый рок-н-ролл.
— 30 лет группе. Не страшновато?
— Совершенно не страшновато. У меня с самых юношеских лет восторженно-приподнятое отношение к дням рождения и юбилеям. Я никогда не переживал из-за перехода из одной возрастной категории в другую. И вообще как-то всегда себя ощущал старше своего возраста. Поэтому статус «совсем взрослого» коллектива меня, например, совершенно не заставляет беспокоиться.
— Какой день вы считаете моментом рождения коллектива?
— 13 сентября 1983 года мы с Валдисом Пельшем договорились о том, что будем выступать вместе, и даже определили первый репертуар: у меня к тому моменту уже было написано несколько песен, я их сочинил еще в школе. Кстати, в декабре того же года, 31 декабря, на Новый год, мы впервые вышли как дуэт «Несчастный случай». А вот рождение группы… Я затруднюсь даже назвать год, когда это произошло. Следующим летом к нам присоединился саксофонист Павел Мордюков, еще через год — Сережа Чекрыжов. Года через четыре у нас появился первый барабанщик, Вадик Сорокин. Причем парадоксально то, что появился он без бас-гитариста (басист и барабанщик в рок-группе обычно составляют ритм-секцию и работают вместе. — «Газета.Ru»). Мы некоторое время играли бас на рояле — звучало очень странно, но Серега справлялся.
Мы росли и развивались в недрах театра (Студенческого театра МГУ. — «Газета.Ru»).
Пока мы не начали выступать вне театра, мы совершенно себя не ощущали как группа, даже такого слова среди нас не было.
Назывались, например, команда «Несчастный случай» — и всячески избегали слова «группа». И еще у нас не было никакого правильного музыкального продюсирования — а театральное было, причем очень серьезное.
— В те годы было возможно музыкальное продюсирование?
— Конечно. Дружеский совет — это уже продюсирование. Если человек более опытный подсказывает, как правильно себя вести на сцене, какой нужен состав, какие инструменты купить, если у тебя есть такая возможность. У нас был режиссер Евгений Иосифович Славутин (с 1980-х — главный режиссер и художественный руководитель Студтеатра. — «Газета.Ru»), блистательный человек, но растить из нас рок-группу он не хотел. Тогда громко зазвучали «Аквариум», «Кино», «Машина времени», «Крематорий», и Славутин сознательно не пускал нас на эту дорогу, всячески пытался сделать нечто странное, театральное, отличающееся от всего. В результате так и получилось. Мы в конце концов пришли к довольно стандартному набору инструментов, характерному для рок-н-ролла, но все равно музыку по-прежнему пишем не вполне для него характерную.
— В 1988-м на ваших афишах значилось «Акын-шоу группа».
— Это термин придумал наш друг Саша Барабашев, несколько песен которого мы играем до сих пор. Акын — это народный певец-сказитель, который поет о том, что видит, иногда часами на заданную тему импровизирует. Мы в то время были весьма и весьма серьезно социально заряжены, непрерывно пели о том, что происходит вокруг (что в общем-то вполне естественно для молодых людей). И вот решили, что должно быть некое направление в музыке, акын-рок: увидел что-то — и про это сразу же спел.
— Бывает так, что у старых социальных песен появляется новое звучание.
— Несколько вещей, которые мы сейчас записали, они меня просто поразили. Понятно, что по прошествии времени я основательно забыл и их содержание, и их звучание. Сейчас, когда мы их записали, например «Культ безличия», я просто охренел. Полное ощущение того, что в ней не очень умело, но описывается то, что происходит на улицах именно сегодня. И еще песня начинается со слов «как тридцать лет назад». «Вода чиста, вода сильна, как тридцать лет назад», — поется в первом четверостишии.
— Споете ее на концерте? Очень уж название актуальное.
— На концерте — вряд ли, она просто в список не влезет: он у нас очень раздулся, и «Культ безличия» стоял бы там где-то 50-м в очереди. Я рыдаю от того, что у нас не влезают вещи, которые я считаю лучшими, — «Будда», «Кролик», — они все-таки очень интимные для большого зала.
— Вы обещали вслед за «Гоняясь за бизоном» выпустить альбом с довольно жесткими песнями.
— Да. Отыграв 30-летие и елки, мы в январе начнем писать новый альбом. На 70% материал для него написан. И там есть несколько очень жестких вещей. Год назад написали песню с припевом «Бог есть любовь, Rolex и Мерседес».
— Вас видели на нескольких митингах оппозиции…
— Когда были все эти митинги, все такое, мы написали с Серегой Чекрыжовым такую смешную, в стиле раннего БГ, песенку с такими словами: «Интеллигент, дитя сырой природы, выходит на трибуну возбужденно, хочет что-то говорить народу. И вот ему включают микрофон…» Потом, когда все это протестное движение захлебнулось в собственных речах, стало понятно, что эту песню нельзя выпускать.
Потому что это топтание на костях, на печальном опыте наших же товарищей.
Когда не только в Екатеринбурге, но и в Москве победит какая-нибудь оппозиция или, еще лучше, выпустят Ходорковского, тогда мы ее сразу споем, эту песню, тут же. А пока, пока счет такой, 12:2 в пользу властей предержащих, я ее не буду публиковать. Когда он хотя бы чуть-чуть сравняется, тогда можно будет издеваться над самими собой.
— Скажите, а сколько из заявленных 30 лет группа реально жила и существовала? Сборник «Чернослив и курага» 2001 года намекал на некие признаки творческого застоя, не так ли?
— Мы очень долго не могли выпустить альбом и поэтому его так и назвали. Но понимаете, какая история. Жизнь музыкальной группы в нашем, например, случае, она очень разная.
Бывают периоды, когда что-то непрерывно пишется, идет какой-то новый материал.
Потом бывают периоды, когда с этим материалом ты ездишь в туры и играешь. А бывают периоды, когда ты занимаешься, например постановкой спектакля и сочинением для него песен и музыки, и в это время ничего другое не делается. Вот, например, после выпуска альбома «Тоннель в конце света» мы два года ничего не публикуем. И это совершенно естественно. Пока это происходит, накапливается какой-то новый материал.
— Вас послушать, какое-то гармоничное безоблачное существование.
— У нас было несколько кризисных периодов, когда мы стояли на грани самороспуска. Десять лет назад мы планировали сыграть прощальные концерты в Центре Мейерхольда. Мы даже не продавали билеты на эти выступления, только приглашали друзей, но сделали такое шоу, интересное, красивое. И сыграли это все так замечательно, что поняли, что нам не хочется расходиться. Еще вот десять лет после этого проработали, как видите.
И до этого, и после были периоды разброда и шатания.
А еще у меня был очень серьезный кризис в начале 2000-х, когда произошла решительная победа формата на FM-вещании. И я понял, что в этот формат на две-три радиостанции пролезает две-три наши песни. И сколько я ни бьюсь, сочинить что-то, что было бы сейчас актуально для FM-станций, не выходит!
— Вы пытались работать под формат?
— Я не пытался копировать то, что звучит в эфире. Но пытался придумать что-то помелодичнее, поритмичнее, может быть, какие-нибудь более современные инструменты записать. Но ничего из этого не получилось хорошего.
Песни получились, мы их играем в концертах регулярно, но ни на какое FM-вещание они все равно не пролезли.
Сейчас у «Несчастного случая» есть и много работы в театре, и сотрудничество с «Квартетом И», и других всяких вещей, которые мы делаем для разных площадок, — это удивительным образом спасает, позволяет в кризисные периоды переключиться на какие-то альтернативные источники питания.
— В начале 1999 года одна ваша коллега по Студтеатру сказала мне в интервью такую фразу про вас: «Они всегда стремились на ТВ, никогда не хотели быть андерграундом. И они для себя в какой-то момент решили, что не должны сидеть в Студтеатре вечно». Насколько она была права в тот момент?
— Абсолютно. Я никогда не стремился в андерграунд. Это с одной стороны. С другой стороны, мы не стали писать что-то, что не могли бы сыграть в крошечных залах, за исключением песни «Генералы песчаных карьеров», а потом и «Если б не было тебя». Я, кстати, недавно смотрел статистику нашего появления в радиоэфире. Исполнение «Генералов песчаных карьеров» — 14 тысяч раз, «Если б не было тебя» — 13 тысяч, на следующем месте стоит «Овощное танго» — три тысячи и «Песня о Москве» — две с половиной. Я себе в упрек могу поставить только две песни, которые мы поем, — «Генералов» и «Если б не было тебя». Потому что они дань нашему желанию прославиться. Все остальное мы как писали, так и пишем, что в студенческом театре МГУ, что потом, когда мы вышли на гораздо большие сцены. В маленьком клубе Artefaq и в зале «Арена» на четыре тысячи человек мы играем одно и то же. Как мы не были спродюсированными, так и остаемся неспродюсированными. Но мы всегда себя ощущали такими «мажорами», которые должны стоять на большей сцене, в лучах софитов и в белых костюмах, — это так и есть, конечно, несомненно.
— Вы начинали в театре, прошли через путь рок-группы и сейчас опять работаете в театре: вы, Алексей, переводите мюзиклы, некоторые члены группы играют в постановках «Квартета И».
— Мы из театра, не какого-то конкретного театра, а вообще из ощущения театральности, никогда не уходили. В каждом альбоме есть песни, которые написаны маленькие, как музыкальные спектаклики, микромюзиклы на три с половиной минуты или на тринадцать, как, например, «Последние деньки в раю». У нас очень много песен, в которых возникают диалоги (что для рок-н-ролла крайне нехарактерно). Персонажи на сцене перебрасываются музыкальными репликами по ходу действия. Это все, очевидно, такие вот вещи, принадлежности музыкального театра, конечно.
Покинув Студтеатр 15 лет назад, мы за три года пришли к спектаклю «День радио». Мы из театра никогда не уходили. Он нам очень помогает и держаться на плаву, и во время ослабления тяги к музыке тут же приходит на помощь.
Но я не мыслю театр без музыки. Театр и музыка — это две ветви одного ствола.
— В отличие от театра музыка перестала быть искусством, которое формирует миропонимание, и превратилась в род такого аудиального досуга. Вам не тяжело в связи с этим?
— Когда я переживал все свои кризисы, связанные с борьбой с FM-мельницами, тогда я, наверное, от этого страдал. Как раз эта тенденция тогда была заложена. Сейчас я понял, что у нас есть аудитория (не очень большая, врать не буду). Наш юбилейный тур показывает, что где-нибудь в городе Хабаровске, например, при минимальной рекламе в пять афиш мы собираем человек 300. Мы отсутствуем в FM-диапазоне, откуда человек из Хабаровска может узнать о нас, кроме как из сети?
Да, музыка переместилась из мировоззренческой сферы в развлекательную. В 70-е каждый год выходило по 20 великих альбомов, которые до сих пор там потрясают, когда ты их слушаешь. В 80-е их количество сократилось до 10–15, в 90-е — до 5–6. Сейчас — все. То есть реально просто все. Нету. Того, что могло бы сравниться, по силе воздействия, вообще, да просто даже на музыку, что найдет такое продолжение дальше вот как бы в музыке, как великие образчики 70–80-х, думаю, что сейчас не найдется.
— А какой вид искусства, по-вашему, сейчас влияет на умы?
— Сильнее всего на умы влияет Стив Джобс. Гаджеты, конечно.
— Гаджет — это средство доставки. Это не контент.
— Есть ощущение, что происходит сейчас качественный переход. И кино, и театр — это все ушло в планшеты. В их начинке и формфакторе тоже очень много… искусства. Вот в том, как сложена вся эта штуковина. Мне кажется, что в этом вот такой основной прорыв в искусстве происходит.
— Я знаю, что для сбора средств «Гоняясь за бизоном» вы использовали краудфандинговые платформы. Насколько эффективна эта технология?
— Это очень эффективно. Добровольными пожертвованиями мы собрали столько же денег, как если бы мы напечатали все это и стали продавать в магазинах. Я думаю, что с такими грандами нашей сцены, как Земфира или, например, Стас Михайлов, произошло бы то же самое. Хотя с Михайловым, наверное, в меньшей степени, потому что его публика вряд ли проводит столько времени в сети. Вот опыт Земфиры: ее команда заявила, что они собрали чуть ли не сто тысяч долларов за последний альбом таким образом. На «Бизонах» мы собрали денег на запись — просто разместили объявление на Planeta.ru.
Меня спрашивали: вам не стыдно собирать 500 тысяч рублей, которые вы можете получить за один корпоратив? Но это очень хорошая реклама: человек, который внес тридцать копеек, точно придет на концерт и получит диск. Кроме того, он вовлекает в это дело еще и десяток-другой своих знакомых. Это не столько сбор средств, сколько веселый интерактив перед выпуском альбома.
— Скажите, а вы считаете «НС» депрессивной группой?
— Нет, а почему вы задаете такой вопрос?
— Когда вышел «Троды Плудов», журнал «Рок Fuzz» вышел с рецензией, которая называлась «Крачная мартина». Проанализировав песни, автор пришел к выводу, что «Несчастный случай» образца 90-х — глубоко депрессивная группа. В качестве примера приводились композиции «Собачий вальс», «Прекрасная леди».
— Очень странно, что мы производили такое впечатление. Странно, странно.
Знаете, разрыв между тем, как мы жили, и тем, что мы в это время писали, был огромен. Мы проживали совершенно счастливую жизнь.
— Именно в 1990 году?
— В 1990-е в том числе. Мы были обеспеченны и зарабатывали кучу бабок. У нас были жены, дети. Все это росло как на дрожжах. Мне сейчас трудно вспомнить, как все это соотносилось с тем, что тогда писалось. Но мне кажется, что мой лирический герой имел крайне мало общего со мной.
— В музыке же это расстояние, как правило, сокращено до предела?
— Я никогда не был депрессивным человеком. Но я никогда не был и абсолютным счастливцем, разумеется. Мне кажется, что человек думающий не может быть счастливым. Он может, успокоившись, прийти к этому только под конец жизни. Счастье — это покой, а в состоянии покоя ведь жить не хочется — это низшая точка, дно кастрюльки.
— Вам не хочется сейчас…
— Пока не хочется. Я этого боюсь, потому что в состоянии счастья я не смогу зарабатывать деньги для своей семьи, например.
При участии Игоря Карева и Татьяны Сохаревой
