Цивилизация
Конец XXI века. В далеком прошлом осталось постиндустриальное общество вместе с глобализацией и массмаркетом. В мире настало просвещенное средневековье. В реальность вернулись лошади, кубки, тканые платья, ярмарки, незамутненный смысл. Европа пережила мусульманское нашествие, Россия — несколько великих смут. Теперь все государства в Евразии распались на маленькие княжества, которые населяют обычные люди, великаны и лилипуты. В каждом — свой политический режим.
Универсальными ценностями, а также приметами будущего служат «умницы» — персональные сверхкомпьютеры, роботы и редкие и дорогостоящие теллуровые гвозди для вбивания в голову.
Теллур одинаково ценится во всех государствах, но везде, кроме самой Теллурии, месторождения этого металла и по совместительству идеальной страны, считается наркотиком.
Новый роман Сорокина — не вполне роман. Это 50 разнородных фрагментов, описывающих вселенную недалекого теллурового будущего: рассказы, монологи, пьесы, статьи, воззвания, сказки. Такую же структуру имеет «Сахарный Кремль», написанный по мотивам мира «Дня опричника». Вместо монолитного, сложно смонтированного текста — множество независимых друг от друга кусков, в своей сумме создающих вполне романный объем. Таким образом Сорокин изящно обходит вопрос о смерти большой формы. К тому же это просто очень удобно, учитывая, что автор всегда стремился преодолеть формат, разрушая повествование многочисленными вставными конструкциями.
В «Теллурии» разрушать ничего не нужно, здесь все и так распалось и разъединилось.
Утопия Сорокина во многом продолжение антиутопии «День опричника». Великая Русская стена пала («разворовали кирпичи»), империя погибла, на смену ей пришли маленькие автономии, причем не национальные — все национальности перемешались и равномерно рассеялись — а политические.
Московия пострадала от сорокинского сарказма больше всех — к концу XXI века бывшая столица, «череп империи», окутанная запахом картофельной шелухи, покоится на двух духовных скрепах — православии и коммунизме.
Но метафизика места сохранилась — сюда до сих пор проще въехать, чем выехать.
Как только пала последняя надежда империализма, появился спрос на традиционные ценности.
Вместо космополитов и глобального потепления — фольклор и лубок.
Не в духе представителей подземной секты из «Голубого сала», сношающихся с землей, утрированная «русскость» здесь гармонична.
«Теллурия», как и полагается утопии, благостна. Это ни в коем случае не исключает опознавательных знаков сорокинской прозы — сцен оргий, педофилии, гомосексуальных героев, обилия фекалий, каннибализма.
Просто текст «Теллурии» неожиданно лишился самого нерва, злобы. Все такой же цветистый и фактурный, он перестал быть тоталитарным, перестал быть «литературностью как таковой, мясом письма, равнодушным к собственной семантике», как писал о сорокинской прозе Вячеслав Курицын после выхода «Голубого сала».
Текст «Теллурии» утончился, облагоразумился, очеловечился, уподобившись реальности, описываемой в тексте: «мир наконец-то стал человечного размера» — так описывает его вселенную Сорокин.
Правда, рецидивы злостного сарказма у автора все же случаются, особенно как только речь заходит о современности, особенно литературной. Так достается и «буддисту Виктору Олеговичу», наблюдающему, как с Болотной площади в Московский метрополитен сливается pro-тесто, и Поэту Поэтовичу Гражданинову («и этот хлопок почему-то назывался «оппозиция»):
кочующие философ и поэт едят человеческие мозги на привале — сорокинская классика.
Автору, разумеется, очень трудно пройти мимо своих любимых политических персонажей — Володе, Мише и Вовочке за то, что развалили страну, говорится отдельное спасибо.
По «Теллурии» ясно видно, что взаимоотношения писателя Сорокина с понятием государства сложные, даже романтические. Постоянное вращение автора вокруг разнообразных геополитических инсинуаций, конечно, можно отнести на счет исторических родовых травм (рефлексии писателей на тему создания и крушения СССР уже давно стали признаком дурновкусия, отдающего прогорклым духом кухонных разговоров о политике), а можно толковать его как изощренный источник вдохновения.
Сорокин разрушает, обнуляет идею государственности и тут же ее многократно воспроизводит.
Человек и Государство сливаются в едином порыве («высшее счастье человека — жизнь ради Совершенного государства») и тут же начинают отрицать существование друг друга.
Распавшаяся Россия, которая — ура! — больше никогда не будет пожирать своих граждан, существует наравне с Теллурией, где просвещенный правитель-француз каждый день облетает свои края и разделяет пищу с преданным ему народом. Девиз государства Теллурия гласит: «Мир и сила в единстве». Но в окружающей реальности именно этого единства и нет. Теллурия — это коллективная наркотическая галлюцинация, проявление творческой мощи под воздействием вбитого в голову гвоздя. Пожалуй, то единственное, что может стать больше, сильнее, важнее, чем тяга к блаженному распаду.