Цивилизация
Он – Виктор Брянцев, электронщик, в прошлом подающий надежды молодой ученый. Полжизни провозился под землей, ремонтируя ржавые трубы («Червяк!..»). Его жена Ленка — обывательница, голосовала за Ельцина, замуж вышла порченая, «пробитый билетик». Ребенок плаксивый, часто просыпается. Перестройка обошла стороной. В 1991-м Виктор наобум проголосовал за Тулеева: «У меня на флоте дружбан был Аман». А в 1993-м вдруг понял: от власти зависит, хорошо живется человеку или нет; и теперь
«урод несчастный орет, убивать зовет, глаза выпучил».
Художественный мир романа скроен из обломочков грубого обывательского быта, как будто бы списанных с какого-нибудь классического боевика о лихих девяностых.
Герои Шаргунова распивают спирт «Рояль», поют гимны на молитвенных собраниях «Белого братства», обсуждают брошюры о сыроедении и Таню Овсиенко в ее мини-юбке.
Даже описывая смерть у стен «Останкино», Шаргунов не боится преувеличенно драматизировать: «Это получилось как в кино, легко и просто. Стрельба прекратилась, и сразу отовсюду вокруг зазвучали стоны – разнообразные, как храпы: протяжные, сильные, скупые, тихие...».
Цементом, с помощью которого Шаргунов механические соединяет снайперов на крыше гостиницы «Украина», депортированного рижского омоновца Парфенова и безумный день рождения убитого в сентябре 1993-го банкира Ильи Медкова в ресторане отеля «Метрополь», служит летопись повседневной жизни семейства Брянцевых.
И постепенно события семейные действительно оттесняют на периферию повествования события исторические.
Сосед-школьник Федька, шепчущий дочке Тане Брянцевой под соснами, что «в Москве война будет», становится важнее Льва Пономарева, выстраивающего баррикады у Моссовета, и Виктора Анпилова, агитирующего за Верховный Совет. У родителей романтики поменьше — единственная сцена нахлынувшей на супругов нежности происходит в сентябрьском лесу, когда Виктор «резким движением потянул на ней тренировочные штаны вместе с трусами, обнажил по бедра, приподнял ее и новым движением спустил их до колен».
На тринадцатом году брака центром семейной жизни Брянцевых становится одутловатое лицо президента РФ в телевизоре и программа «Парламентский час» на телеканале «Россия»: «Хасбулатов с Ельциным грызутся. А депутаты! Ну и рожи!» Семья, а не площадь перед Белым домом превращается в поле боя, на котором герои Шаргунова, маленькие люди с маленькими страстями, ежедневно подвергаются пыткам, страдают «от утомленности совместной жизнью»: вместе не жизнь, а порознь — непонятно как.
Герой даже перед лицом смерти так и не решается сделать выбор между всеми этими незнакомцами, которых гоняет и бьет ОМОН, и родными женой и дочерью.
Удивительно, но не чуждый политике писатель Сергей Шаргунов, бывший активист «Справедливой России» и рогозинской «Родины», перечисливший гонорар за литературную премию «Дебют» (2006) адвокатам сидевшего тогда в тюрьме Эдуарда Лимонова,
в романе о событиях 1993 года остается сторонним их наблюдателем.
Он как будто и не собирается толком рассказывать ни о защите Белого дома и штурме «Останкино», ни о российских пограничниках, атакованных на границе Таджикистана с Афганистаном, ни о русском бунте. Самую трезвую оценку тем событиям дает в романе лесник Сева, персонаж весьма сомнительных нравственных качеств: «Вся страна как Ельцин… нажрется и чудит, нажрется и чудит, а с бодуна еще хуже». А самое емкое обобщение — голос из митинговой толпы: «Страну за один день не переделаешь. Мозги не поменяешь! Годы нужны! Я, может быть, хворост.
Вы — хворост. И дети наши — хворост. Потом, пото-ом... не скоро, в двадцать первом веке...».
Действие романа начинается с пролога в виде разговора в «Жан-Жаке», а эпилогом служит объяснительная записка схваченного на Болотной Пети Брянцева — внука Виктора; и тот, и другой элементы кажутся добавленными для красивой «кольцевой» композиции. К телу романа эти довески, увы, не прирастают, как не прирастает автор к появляющемся лишь на последних страницах Пете Брянцеву, про которого приходится лишь догадываться, что он родился «по залету», когда его маме Татьяне было 13. А ведь Петя, кажется, и должен символизировать страну, родившуюся в результате досадного недоразумения, в свои 19–20 еще остающуюся трагической сиротой, нуждающуюся в опеке и заботе и целиком захваченную построением будущего — совершенно притом неясного.
