Цивилизация
Можно сколько угодно горевать о закате эпохи авторского кино и упадке фестивального движения, но стоит появиться на общем, привычно тусклом, фоне фигуре по-настоящему масштабной, и тут же забываешь о собственных выводах. Новая картина тайваньского режиссера Цай Мин-Ляна в Венеции моментально затмила большинство конкурсных фильмов, задав иной стандарт – тот самый, к которому отсылают перед каждым сеансом 2013 года юбилейные ролики старых фестивалей (а на тех среди победителей мелькают то Висконти, то Тарковский, то Куросава). Этот режиссер сегодня – среди немногих, кому удалось подняться до планки, заданной титанами прошлого. О разрыве эпох свидетельствуют даже не сами его упоительные фильмы, а то, как мало их знают в мире:
Цай снимает больше двадцати лет, на его счету десять полнометражных лент, «Золотой лев» и два «Серебряных медведя», но радикализм созданного им киноязыка никак не позволяет найти хоть какую-то нишу в прокате.
Меж тем карьера до сих пор мало знакомого публике великого автора подошла к завершению. В Венеции, вслед за закончившим карьеру другим гением – Хаяо Миядзаки, – он заявил, что потерял интерес к кино и сказал все, что мог.
«Бродячие собаки» могут оказаться последним его фильмом.
Своей обстоятельностью и дотошностью кинематограф Цай Мин-Ляна напоминает об изобразительном искусстве. Во время выбора натуры для «Бродячих собак» он отыскал в развалинах на окраине Тайпея современную картину – фреску с безлюдным морским пейзажем: каменистый берег, тихая вода, горы на горизонте. В двух ключевых эпизодах фильма герои приходят ночью в разрушенное здание, чтобы увидеть наскальную живопись. Неподвижная камера смотрит на стену, в центре которой будто открывается вход в параллельный мир, непривычно долго. Идет минута за минутой, и мы в режиме реального времени учимся воспринимать кино заново: так же вдумчиво, как на выставке, рассматриваем картину, открываем в ней новые глубины и смыслы. Когда Цай разворачивает камеру, смотря уже не на стену с пейзажем, а в лица тех, кто ее видит, время останавливается: остаются только слезы на лице женщины и громкое дыхание мужчины за ее плечом. Ничто больше не нарушает тишину, даже звуки проезжающих машин за окном замолкают.
С такого же продолжительного кадра фильм начинается.
Двое детей спят на матрасе, укрывшись одним одеялом, рядом с ними молча сидит и расчесывает волосы женщина; сквозь этот образ на экране проступают иероглифы титров. В глаза бросается значимое отсутствие мужчины. Он не замедлит появиться в кадре пару минут спустя. На обочине автострады, едва вынося нечеловеческий ветер и шум, рядом с другими такими же бедолагами он стоит в дождевике, вцепившись в шест с рекламным объявлением о сдаче квартир. Он – человек-объявление, безымянный и безвестный, рекламирующий дома, но не имеющий собственного жилища. Он – Ли Кан-Шен, постоянный актер Цай Мин-Ляна , его муза и альтер эго, чьи бесстрастные невыразительные черты чудесно преображаются в каждом следующем фильме. В «Бродячих собаках» его новое амплуа – отец-одиночка. Это его дети спали в первом кадре. Пока он будет зарабатывать деньги, те будут блуждать по супермаркетам и рынкам в поисках еды.
Одни, без матери, которая, вероятно, им лишь снилась.
Мечта о женщине, которой нет, пронизывает и освещает молчаливые сцены, в которых бездомная семья скрупулезно готовится ко сну: чистит зубы и умывается в общественном туалете, переодевается в пижамы, укладывается спать в очередном временном пристанище и засыпает под шум непрекращающегося дождя. Это мечта о доме и покое, мечта о будущем, в которое отец однажды совершит неожиданный рывок: бросит работу, выведет детей из дому и под проливным дождем попробует увезти их на своей лодке куда-нибудь подальше из неприветливого города. Тогда-то женщина появится из зарослей и спасет, как в сказке, мальчика и девочку.
Сказки в фильмах Цай Мин-Ляна все мрачнее.
Одну из них новообретенной маме рассказывает девочка перед сном: лягушки просили себе короля, чтобы защитить от обидчиков, небо же прислало им сперва сухой сучок, а потом журавля, который их всех и сожрал. Простые реалии жизни, в которой такие лягушки, как они, не смеют претендовать на полноценное существование.
Чтобы попасть в руины и увидеть картину с пейзажем на стене, герои должны миновать своеобразную прихожую и покормить там бездомных собак: будто задобрить Кербера перед входом в иное измерение. Так и весь фильм Цай Мин-Ляна, в котором нетрудно увидеть правозащитно-социальный пафос, в конечном счете ведет в параллельную вселенную, где у семейства есть собственный дом. Там по вечерам дети делают уроки, папа после ванны отдыхает в массажном кресле, а мама в это время укладывает детей. Маму, кстати, играют три разные актрисы – ее образ нарочито размыт, хотя неизменно загадочен и прекрасен.
А папа бестолков и потерян, подобно режиссеру фильма, уставшему снимать кино и переставшему верить в его осмысленность.
В самом парадоксальном и неожиданном эпизоде «Бродячих собак» герой ложится спать и обнаруживает рядом с собой сделанную детьми суррогатную женщину – куклу с капустным кочаном вместо головы. Он сначала целует ее, потом вдруг душит подушкой, после чего отрывает «голову» и начинает ее есть: рвать руками и зубами, набивать рот и торопливо глотать, по ходу процесса рыдая от наплыва чувств. Вся жестокость и трогательность фильма – в этой сцене, где, несмотря на физиологичность, рождаются самые разные смыслы. Капуста – привычная пища бедняков, в капусте находят новорожденных (где, спрашивается, еще этот неудачник мог взять детей?), капуста многослойна и нескончаема, как кинематограф Цай Мин-Ляна: понять его до конца так же невозможно, как в одиночку съесть увесистый кочан. А во французском языке (французы – сопродюсеры картины) выражение «mon chou», один из переводов которого – «моя капустка», служит нежным обращением к близкому человеку. Та нежность, которую режиссеру удается передать на экране вовсе без помощи слов.
Это редкое умение и свидетельствует о том уровне таланта, для оценки которого не хватит никаких фестивальных призов – ни золотых, не серебряных. Хотя для начала тоже было бы неплохо.