Цивилизация
Гении тем и отличаются от обычных людей, что обманывают ожидания; обычные же люди, хоть и знают об этом, упорно требуют от гениев, чтобы те оправдывали ожидания и не выбивались из колеи. С этим и связано некоторое замешательство, сопутствовавшее мировой премьере нового шедевра Хаяо Миядзаки «Ветер крепчает». От великого японского аниматора, который давно грозится завершить карьеру (каждый из последних трех его мультфильмов воспринимался и трактовался как завещание), ждали самых диких и разнузданных фантазий — в конце концов, ими он и силен, но никак не реалистической биографии реально существовавшего авиаконструктора. Тем не менее Миядзаки сделал именно ее — и явно не по какому-нибудь недоразумению, а во исполнение давнего, тщательно продуманного плана.
Дело в том, что Дзиро Хорикоси, создатель самого маневренного и стремительного истребителя второй мировой «А6М Зеро», с детства был кумиром Миядзаки, мечтавшего, кстати, стать инженером и конструировать самолеты, а после сублимировавшего эту детскую грезу в сотнях летающих предметов, аппаратов, животных и людей, которых он придумал и нарисовал для своих фильмов.
Еще важнее другое: скомпилировав выдуманную, далекую от фактов не только в сценах фантастических снов, но и, например, в лирической части биографию своего героя из подлинной жизни Дзиро и судьбы писателя-модерниста Тацуо Хори, Миядзаки нарисовал автопортрет.
Авиаконструктор в его фильме — не только мечтательный мальчик, которого из-за близорукости никогда не возьмут в пилоты (поэтому он идет в инженеры), не только юноша-идеалист, которого по-прежнему тянет в небо, но художник, находящийся в перманентной борьбе с самим собой, не способный преодолеть собственную инфантильность и эгоизм. Когда увлеченный работой Дзиро забывает об умирающей молодой жене, за этим читаются болезненные комплексы Миядзаки, всегда переживавшего из-за того, что анимация заслонила для него семью. Когда же чудесные белоснежно-бумажные самолетики из идеальных проектов превращаются в машины для убийства, растерянность их создателя отзывается подлинной болью автора, всю жизнь рисовавшего для души, но поневоле ставшего краеугольным камнем ненавидимой им развлекательной индустрии.
Но, конечно, «Ветер крепчает» лишь от малой части можно трактовать как байопик инженера-легенды или мучительный дневник аниматора.
В нем Миядзаки решает главную для себя (и немаловажную для остального человечества) проблему, которую можно было бы условно озаглавить «проблемой Икара». Почему нам так хочется научиться летать, и какую цену мы готовы заплатить за то, чтобы это произошло? Все персонажи Миядзаки, покорявшие небеса, давали свои варианты ответа на первый из двух вопросов: так мы становимся ближе к природе (случай Навсикаи из «Навсикая из долины ветров» или Мэй с Сосуке из «Моего соседа Тоторо»), побеждаем своих приземленных соперников (как Марко в «Порко Россо»), открываем новые земли (как Сита и Пазу в «Небесном замке Лапута»), обретаем любовь (как Софи в «Ходячем замке» или Тихиро в «Унесенных призраками»).
«Ветер крепчает» — долгожданный ответ на второй вопрос. Дзиро — не сказочный герой, а настоящий человек, нескладный, небезупречный, часто несчастный; он не понимает, да и не желает понимать, что, чем выше взлетишь, тем убийственнее будет падение. Причем не только для того, кто улетел, но и для того, кто ждет его внизу.
Можно было бы предположить, что к пожилым годам Миядзаки ударился в морализм, но это не так.
Признанный всем миром певец эскапизма всегда знал, что анимация, как и авиация, позволяет нарушать границы пространств и ведет в иные, невозможные миры: их в его мультфильмах десятки, одни удивительнее других. Напоследок режиссер предпринял самое рискованное путешествие: в реальность. Воссозданная в фильме довоенная Япония — отдельное произведение искусства. Деревянные строения, рисовые поля, железные дороги с неторопливо пыхтящими паровозами, чинные университеты, тесные улицы: мир настолько скрупулезно воссозданный, что заставляет забыть о различиях между анимацией и игровым кино. Однако сам Миядзаки рад о них напомнить, постоянно погружая героя в галлюциногенные сны — там у него прекрасное зрение, там он умеет летать, там чудесные авиалайнеры перевозят не бомбы, а счастливых пассажиров — и пробуждая вновь и вновь, возвращая к обыденности.
Конфликт между реальностью и мечтой подан здесь непривычно жестко: с небес Дзиро спускают события довольно жуткие — то разрушительное землетрясение, то экономический кризис и голод, то ранняя смерть его заведомо обреченной возлюбленной.
Даже вырываясь из привычных обстоятельств, оказываясь в командировке в фашистской Германии, он попадает не в чудесный новый мир, как мечталось, а в холодную чужую страну, где по ночам одни люди преследуют других, чтобы засадить их за решетку или убить. Лишь случайно доносящийся из чьего-то окна шубертовский «Зимний путь» позволяет на минуту ощутить себя романтическим героем сказки, пусть и мрачной. Именно так, через другую культуру и язык, Дзиро находит выход из охваченной патриотизмом предвоенной Японии: читает журналы об авиации по-английски, знакомится через них с товарищем по сновидениям — итальянским коллегой Капрони, цитирует по-французски Поля Валери, а попав в санаторий для туберкулезных больних, встречается там с чуть постаревшим Гансом Касторпом из «Волшебной горы» Томаса Манна. Аллюзиями на этот роман пронизан весь фильм, в своей лирической части вдруг напоминающий о французском импрессионизме и «девушках в цветах» Марселя Пруста.
Разумеется, реальность побеждает фантазию.
Волшебная сцена ночной помолвки с любимой женщиной оказывается умелой инсценировкой, магические трюки с чертежами самолетов оборачиваются массовыми смертями в ходе чудовищной войны. Никакого удовлетворительного разрешения конфликта нет и не может быть. Ну разве что строчка из того стихотворения Валери, которое дало название фильму: «Крепчает ветер! Значит, жить сначала». Ничего другого не остается: только жить.
И хватит на этом фантазий. Ведь теперь Миядзаки действительно уходит из кино. Об этом на 70-м Венецианском фестивале было объявлено официально.
