Цивилизация
Работы Хуана Миро так часто воспроизводятся на барселонских сувенирах – магнитах, футболках, кружках и ковриках для мыши, – что может возникнуть ощущение хорошего с ними знакомства, даже если вы ни разу не видели подлинников. Между тем лицезреть произведения Миро в России затруднительно: в наших музеях они почти не встречаются. Так что нынешняя гастроль в Московском музее современного искусства – хороший шанс проникнуть в затейливый мир одного из столпов западного модернизма, не выезжая в Европу или Америку.
Организована выставка фестивалем искусств «Черешневый лес», чьи эмиссары наладили сотрудничество с фондом Пилар и Хуана Миро на Майорке. Там художник провел последние три десятилетия жизни – и нетрудно догадаться, что именно его позднее творчество преобладает в собрании фонда. В каком-то другом случае это обстоятельство могло бы вызвать разочарование, но в долгой биографии Миро не было периодов явного упадка. Каждый этап его деятельности по-своему интересен.
Здесь вполне подойдет сравнение с Пабло Пикассо, чьи произведения ценятся вне зависимости от датировки.
Миро был несколько младше Пикассо и поначалу в какой-то мере следовал по его стопам. Впервые побывав в Париже в 1920 году, так же очаровался богемной атмосферой «столицы мира» и увидел в ней неограниченные перспективы. Не будет преувеличением сказать, что Миро, как и Пикассо, был сформирован Парижем: останься он тогда в Испании, судьба сложилась бы совершенно иначе – скорее всего, до мировой известности дело бы не дошло. Поворотным пунктом в жизни молодого каталонца стало тесное знакомство с дадаистами и сюрреалистами – Тристаном Тцара, Пьером Реверди, Андре Бретоном, Максом Эрнстом, Андре Массоном, Полем Элюаром. Их идеи Миро воспринял настолько воодушевленно, что в 1927 году даже провозгласил собственную концепцию «убийства живописи», то есть изъятия из творчества любых намеков на традиционную красоту. Впрочем, если окинуть его наследие ретроспективным взором (московская выставка дает такую возможность), то станет понятно: радикальные лозунги не превратили его в рассудочного циника.
На склоне лет, как и в юности, Миро оставался человеком чрезвычайно романтичным, исполненным веры в свою миссию освободителя художественной эмоции от «гнета натуры».
Зачастую его воспринимают в качестве чистого абстракциониста, что в корне неверно. Доказательством могут послужить многочисленные высказывания самого Миро, например такое: «Для меня форма не является чем-то абстрактным, это всегда знак чего-то. Это всегда человек, птица или что-нибудь подобное». Да и без авторских комментариев заметно, что на холстах и в рисунках постоянно присутствуют своего рода пиктограммы, соотносимые с реальными образами. Художник называл свой метод дистилляцией натуры, то бишь он занимался вычленением из хаоса визуальных впечатлений узнаваемых символов, с которыми затевал поэтическую игру. Недаром некоторые разделы экспозиции озаглавлены вполне простецки – «Женщина», «Птицы», «Пейзажи», «Созвездия», «Глаз».
Это все элементы пластического конструктора, которым Миро пользовался интуитивно, по вдохновению, порой не представляя заранее, что получится в результате.
Юбилейная выставка (буквально на днях отмечалось 120-летие художника) знакомит не только с живописью и графикой, но и со скульптурой, керамикой, коллажами. В отдельном уголке экспозиции даже воссоздан фрагмент мастерской Хуана Миро на Майорке: на фотографическом фоне расположились мольберт, кресло, подставка для скульптуры, тумбочка с палитрой и кистями.
До эффекта присутствия автора тут далековато, но антураж дает некоторое представление о том, в какой атмосфере мэтр проводил свои последние годы.
Нет сомнений, что занятия искусством ему нисколько не надоели. Хуан Миро был из той категории художников, для которых недолгие творческие кризисы всегда становились стимулами нового подъема. Пожалуй, ощущение витальности, излучаемой Хуаном Миро, не менее ценно, чем его открытия в области художественной формы.
