Цивилизация
Когда говорят о художниках из России, достигших мировой славы, то обычно подразумевают славу или сугубо посмертную, или постепенно выросшую из прижизненной, но не столь уж глобальной. Пожалуй, по прошествии десятилетий такие фигуры, как Малевич, Кандинский, Родченко, несколько отодвинули на второй план других наших соотечественников, претендовавших на статус интернациональных героев. Но если вспомнить, кто из них сумел стать еще при жизни настоящим кумиром широкой западной публики, то сравниться со Львом Бакстом решительно некому.
Он был не просто модным, а оглушительно модным художником.
Продвинутая аудитория по обе стороны океана (сначала европейская и лишь затем американская) буквально носила его на руках и заваливала заказами. Думаете, только заказами на оформление театральных постановок или живописных портретов? Такого рода обращения тоже бывали, конечно, но большинство поклонников и поклонниц ждало от Бакста декоративных решений одежды или интерьера. Получается, что художник, которого мы привыкли считать исключительно живописцем, графиком и сценографом,
на протяжении ряда лет дрейфовал в сторону «низкого жанра», с увлечением декорируя приватные кабинеты и библиотеки, проектируя дамские одеяния, рисуя эскизы тканей, предназначенных для промышленного производства.
Известно, что в начале 1920-х годов он даже планировал открыть собственный дом моделей в Париже, и лишь преждевременная кончина помешала начинанию сбыться.
Надо признать, впрочем, что ничего странного в такой метаморфозе не просматривалось, да и вообще это вряд ли была метаморфоза. Хотя Бакст на первых порах действительно сомневался, следует ли ему, представителю славного и гордого племени живописцев, втягиваться в деятельность декоративно-прикладного характера, однако работа с Дягилевым на «Русских сезонах» всякие душевные смятения быстро похоронила.
В глазах парижской публики сценограф столь успешных спектаклей, как «Саломея», «Шехерезада», «Дафнис и Хлоя», «Послеполуденный отдых фавна», не мог не быть дизайнером и модельером – и Бакст не стал отрекаться от этих амплуа, быстро войдя во вкус.
Выходцу из бедного еврейского района в Гродно было лестно оказаться кумиром европейской аристократии и заокеанской финансовой элиты, пусть даже для этого требовалось поступаться юношескими представлениями о «миссии художника». Да и сама эта миссия в начале ХХ века представлялась совсем иной, нежели в конце XIX. К тому же Бакст смолоду славился своим дендизмом и коллекционировал галстуки, так что если и имелся у него какой-то психологический барьер насчет дизайнерского поприща, то довольно призрачный… Словом, нет ничего удивительного в мемуарных рассказах о том, как модный «господин оформитель» лично выбирал ткани для костюмов графинь и великих княжон, декорировал богемный праздник на площади Сан-Марко в Венеции и рисовал на предплечье у светской львицы Елены Олив две зеленые розы для «Бала цветных париков» в Петербурге.
На нынешнем показе в «Наших художниках» представлены эскизы текстиля, которые Бакст в начале 1920-х рисовал по заказу американского промышленника Артура Селига. То был для художника новый этап карьеры после разрыва отношений с дягилевской антрепризой – увы, этап очень короткий, оборвавшийся с его смертью в 1924 году.
А тремя годами ранее Бакст заявлял в письме другу: «Я хочу завоевать Америку!»
И действительно ринулся ее «завоевывать», благо почва была вполне подготовлена. Властителя европейских вкусов за океаном ждали с нетерпением. Одна из американских газет писала во время его первого визита: «В Нью-Йорке Бакст создает платья и будет выполнять любой заказ. Возможно, с середины зимы весь Манхэттен будет носить причудливые костюмы крайних оттенков, откидываться на пятнистые кушетки в ярких зеленых, красных и желтых комнатах».
Правда, заокеанский успех оказался несколько двусмысленным, чему экспонаты выставки в «Наших художниках» служат косвенным подтверждением. Хотя Артур Селиг довел их совместный с Бакстом текстильный проект до стадии производства, коммерческий интерес оказался не столь значительным, как ожидалось. Продолжить натиск на этом фронте художник не успел, как не успел довести до конкретных договоренностей встречи с голливудскими продюсерами (приобщение к тамошнему кинематографу было частью плана «покорения Америки») и собрать «дань» с галерей, торговавших его работами.
По словам сына, Андрея Бакста, «гипотетическое отцовское наследство в Америке оказалось дымом».
Не вернулись к наследникам и эскизы тканей. Одно время они хранились у бывшего директора Института-колледжа искусств в Мэриленде, затем десятки лет обретались в архиве этого заведения, откуда недавно выкуплены владелицей галереи «Наши художники» Наталией Курниковой.
Именно демонстрацией этих 33 эскизов решено сейчас отметить новоселье: галерея перебралась с Рублевки в центр Москвы, в дом на углу Остоженки и Сеченовского переулка. Новое выставочное пространство, не менее респектабельное, чем прежнее, очень даже подходит для показа текстильного творчества Бакста – художника, адресовавшего свою продукцию прежде всего платежеспособным клиентам. Хотя сами эскизы, как и образчики шелковых тканей, оттиснутые только что на итальянской фабрике Пунто Комо, не производят впечатления вызывающей роскоши.
Но как раз в этом и состояла концепция дизайна 1920-х: роскошь – это не то, что дорого, а то, что актуально.
Неоконченный переход на «демократические форматы» Бакст осуществлял по собственному завету:
«Пусть художник будет смелым, простым, суровым, примитивным!»
К прежним излюбленным мотивам a la russe, к орнаментам в духе египетского и древнеиндийского искусства художник добавил еще и тему «коренного американского населения», для чего ему пришлось поизучать этнографию племен инков, наваха, цуми и акома. В их искусстве Бакст обнаружил «сильный, пылающий, бескомпромиссный цвет», но больше похоже на то, что такими словами он характеризовал собственное отношение к колориту. К любому фрагменту новодельных тканей по эскизам 90-летней давности можно смело пришивать бирку — 100% silk, 100% Bakst.
