Цивилизация
Карбаускис, ученик Петра Фоменко, возглавил Театр Маяковского полтора года назад, став одним из первых молодых режиссеров, назначенным на пост руководителя почтенного театра. В отличие от Олега Меньшикова, возглавившего Театр им. Ермоловой, и Кирилла Серебренникова, пришедшего реформировать театр им. Гоголя, Карбаускис не стал рубить сплеча и устраивать революций — не стал снимать с репертуара спектакли и не заставил уйти ни одного актёра. Человек осторожный и обходительный, он действует медленно и аккуратно. Его первая постановка на этой сцене, «Таланты и поклонники» по Островскому, казалась нарочито традиционной – но в ней ему удивительным образом удалось отчистить народных артистов долго пребывавшей в спячке труппы от всех штампов, заставив их существовать на сцене с нетеатральной простотой и свободой. Намеренно старомодный спектакль казался важным компромиссом и заделом перед будущей работой: ясно, что после «Талантов и поклонников», уже снискавших огромный успех, актёры Маяковки будут готовы пойти за Карбаускисом куда угодно.
Когда стало известно, что теперь Карбаускис ставит Брехта, это было для многих неожиданностью, но и поводом для надежд — мол, теперь он в самом деле двинется в каком-то ином направлении, более смелом, чем прежде. До сих пор худрук Маяковки чурался современности и злобы дня и мыслил в основном метафизическими категориями.
Но если режиссёр берётся за Брехта, то он априори не может не говорить о политике. Пьесы главного левака и бунтаря от драматургии ХХ века держатся на такой мощной энергии протестной борьбы, что любые попытки её преодолеть обречены на поражение.
И каждый спектакль по Брехту на московской сцене обычно вызывает множество пересудов и разговоров — по крайней мере в театральном мире, как это было, например, с вышедшей несколько лет назад «Трёхгрошовой оперой» Серебренникова, где действие впрямую переносилось в современную Россию, а в антракте зал — к ужасу почтенной публики — заполоняли нищие, как будто сбежавшие из московского метро.
Конечно, от флегматичного Карбаускиса никто не ожидал такого радикализма, но выбор пьесы всех заинтриговал очень сильно, как и некоторые другие обстоятельства. Брехтовская «народная комедия», вдохновлённая финской писательницей Хеллой Вуолийоки, повествует о помещике-самодуре Пунтиле.
Он тиранит своих подданных, пока трезв, и начинает пламенно любить народ, когда выпьет.
Созвучие имени героя с одной известной фамилией, равно как и розовый профиль на афишах спектакля, отдалённо напоминающий президентский, делало аллюзии, которые и так сами собой напрашивались, ещё мощнее — в воздухе повисло ожидание, что сейчас Маяковка рванет актуальным, ехидным и стопроцентно оппозиционным Брехтом. Характерно, что в какой-то момент по Москве даже поползли слухи, что некие мелкие муниципальные чиновники пытались помешать расклейке афиш спектакля, правда их быстро опровергли как сам театр, так и культурные власти столицы.
Созданное Сергеем Бархиным пространство «Пунтилы» выглядит стильно и современно. Белая сценическая коробка состоит из нескольких прямоугольных порталов, уходящих вглубь и сужающихся к центру. Из задней стены, куда они упираются, торчат крышами вперёд здания усадьбы Пунтилы: они почти игрушечные, мы видим их как бы с высоты птичьего полёта. Вокруг множество чёрных точек, в которых можно распознать принадлежащий ему лес или же тучи саранчи, с которой напившийся богач сравнивает жениха своей дочери. С разных сторон это стерильное и почти пустое помещение прорезают колонны коричневого цвета — не то ворвавшиеся в родовое гнездо деревья, не то насквозь проржавевшие трубы. Авансцена уставлена стройными рядами пустых бутылок, оставшихся от попоек Пунтилы. Бархин создал предельно условную и метафорическую среду, которая, никак не указывая на время действия, тем не менее явно принадлежит сегодняшнему дню и выглядит идеальной предпосылкой для спектакля по Брехту – но, увы, этой обстановкой и костюмами героев почти вся связь работы Карбаускиса с нашей эпохой и исчерпывается.
Социальный памфлет Брехта он стерилизовал, превратил в забавную и беззаботную комедию положений.
Отказался от небольших зонгов, которые открывают и завершают действие, а также саркастически резюмируют каждый эпизод. Почти не наделил актёров инструментами для игры: эффектные мизансцены как будто стерилизованы и порой состоят из простого проговаривания реплик. Постарался вытащить из текста весь политический пафос конфликта угнетателей и угнетённых, придав маскам в духе площадного театра психологически объёмные характеры. Брехт страстен и резок, он не знает полутонов и компромиссов, непрерывно изобличая всех и вся. В его «Пунтиле» нет положительных героев: непутёвый помещик, несмотря на своё добродушие, остаётся злобной карикатурой на тирана, а его слуга шофёр Матти, как бы ни хотел автор видеть в нём романтического борца, всё равно слишком напоминает обычного пройдоху.
У Карбаускиса же все поголовно такие милые-милые. Ну не без недостатков, конечно – да у кого из нас, по правде говоря, их нет?
В «Талантах и поклонниках» Карбаускис заставил текст Островского звучать так, как будто он написан сегодня. А вот Брехт в его постановке похож на Островского в самом классическом варианте. Актёры играют, давая прозвучать аплодисментам после ударных реплик, активно работают лицом, не боятся кричать и наяривать в кульминационных моментах. Это вроде бы вполне по Брехту – но у того за всеми гэгами стоит смысл, которого спектаклю Карбаускиса мучительно не хватает.
Режиссёр так и не может до конца поймать брехтовский кураж – удаётся это лишь двум артистам, играющим главных героев.
Премьер Маяковки Михаил Филиппов больше, чем кто бы то ни было в этом спектакле, чувствует природу фарса, виртуозно жонглируя двумя красками — так, что переход от ярости к нежности невозможно предугадать. Для Анатолия Лобоцкого слуга Матти стал первой ролью за шесть лет, и в ней он сумел выплеснуть весь свой темперамент, с азартом Дон Жуана заигрывая с дочерью Пунтилы и озорством слуги-дзанни из комедии дель арте подсовывая решившему завязать с пьянством хозяину одну бутылку за другой.
Проблема только в том, что Брехт в своей пьесе обыгрывает отношения короля и шута, а у Карбаускиса они становятся двумя равноправными клоунами, дружно работающими в дуэте.
Решительный бунт, к которому Матти приходит в финале, в спектакле почти незаметен. Весь народ Пунтилы усаживается в ряд, опустив ноги на горлышки пустых бутылок, а их повелитель, восседая на троне поверх ящиков от водки, вдруг начинает мерно храпеть посреди своей речи о природных красотах. Ну и ладно, спите – доброй вам ночи, дорогие финны!
Те, кто видели публичные прогоны премьеры, рассказывают, что начинались они с лозунга «Финляндия без Пунтилы!».
В том, что этот момент убрали, не стоит искать никакой политической подоплёки: просто к Путину, митингам за честные выборы, да и вообще к социальным вопросам спектакль Карбаускиса имеет отношение не большее, чем к Нельсону Манделе, Иисусу Христу или далай-ламе. Хотел режиссёр или нет, у него получилась добротная и непритязательная буржуазная комедия, которую зрители смотрят расслабившись, радуясь приятному вечеру. Такие зрелища имеют право быть – вот только Брехт кажется последним в списке драматургов, по которым их можно поставить.
