Цивилизация
Ростов, 1925 год. На имя журналиста Шелестова, пишущего фельетоны и посредственные повести в местную газету, приходит весьма любопытная анонимная рукопись, описывающая донское казачество в условиях Гражданской войны, а на фоне исторических событий — историю казака Панкрата и его болезненной любви к страстной замужней Анфисе. Шелестову рукопись под названием «Пороги» нравится, и он, забросив свою повесть, принимается редактировать и переписывать присланный труд. Труд публикуют, молодой журналист моментально становится известным и начинает писать продолжение, а вся страна обсуждает, что же случится с Анфиской и к кому вырулит Панкрат. Шелестов и сам начинает считать роман исключительно своим, тем более что созванная комиссия по авторству решает, что роман все-таки принадлежит ему. Параллельно в романе существуют психиатр Дехтерев, занимающийся вопросами амнезии и раздвоения личности, и его больные, прекрасная художница Лебедева и математик Логинов, живущий одновременно в Ленинграде и несуществующем Капоэре. Скоро одним из его пациентов станет и самый известный советский писатель.
Мало кто может не узнать в писателе Шелестове писателя Шолохова, а в «Порогах» — роман-эпопею «Тихий Дон».
Проблема авторства «Тихого Дона» обсуждается давно, начиная еще со времен первой публикации. Основная версия сторонников «шолоховского плагиата» заключается в том, что писатель украл рукопись из полевой сумки неизвестного белого офицера и выдал ее за свою. Эту версию подкрепляют разными аргументами, начиная с того что 22-летний юноша без особого военного и жизненного опыта был не в состоянии начать писать такой всеобъемлющий роман, и кончая результатами стилистических и компьютерных анализов текста. Быкова в «Иксе» интересует, конечно, не сам Шолохов и рассуждения на тему того, кто же написал «Тихий Дон». Однако на главный вопрос, мучающий сторонников версии плагиата, почему после «Тихого Дона» автор не написал ничего значительного, Быков на примере Шелестова и его «Порогов» все-таки отвечает.
Все дело в том, что Шелестов (впрочем, как и все мы) — это два разных человека.
Быков, судя по его любви к использованию литературной исторической фактуры, о проблеме авторства знает не понаслышке. Романист, журналист, преподаватель, поэт и телезвезда в одном лице еще и известный биограф, писавший о Горьком, Окуджаве, Пастернаке. Он и в своем творчестве с завидным постоянством обращается к первоисточникам, биографиям, документам, письмам.
В предыдущем романе «Остромов, или Ученик чародея», заключительной части трилогии трех «О», речь шла о деле ленинградских масонов, во второй части «Орфография» — о послереволюционной реформе правописания, а в первой «Оправдание» — о деле писателя Исаака Бабеля.
Быков ведет диалоги не о русской литературе, но с русской литературой. Быков не описывает, Быков придумывает: реально существовавшие люди в его книгах предстают очень уж живыми, на грани художественной смелости и привирания.
«Ты вообще подумай: вот книга есть. Написал же кто-то? И вот это все есть, — он обвел рукой темнеющее грозное великолепие с болезненно-алой полосой последнего закатного света. — Ну и думает человек: взялось же откуда? И он ощутил обиду за Бога, скорее авторскую, чем церковную. Старался, столько натворил — а тут ходит восьмилетний оболтус, от горшка не видно, говорит, что нету. Так же вот и ему говорили, что он ничего не писал, и он убить был готов. Да, использовал материал, и что? (…) Потому приходят дураки и говорят: вышло само. Само выходит знаешь что?» — так в «Иксе» Шелестов отвечает своему сыну на классический вопрос о существовании Бога («ведь нет же ничего») и так скромно определяет границы своего авторства.
Трудно в этом порыве не разобрать и авторский голос, ведь Быков и сам очень часто пользуется чужими историями. Но в «Иксе» писатель, интересуясь исторической фактурой Ростова, Москвы и Ленинграда 1920—1930-х годов, галереей портретов советских посредственных писателей и поэтов, отношениями творческой элиты с властью, все же
постоянно стремится сбежать в другую область, область чистого литературного смысла.
В «Иксе» есть много о двойничестве, двойственности и раздвоении. Помимо самого Шелестова, пишущего в зазоре между двумя своими личностями, есть художница Лебедева, холодная декадентская красавица, ставшая после травмы и вследствие полученной амнезии этаким бездумным счастливым цветком.
Есть строгий литературный редактор Муразова, комиссарша, а в дореволюционном прошлом — экзальтированная поэтесса Баланова. Сама эпоха отразилась в себе как в зеркале — до и после. Для закрепления эффекта несколько раз упоминается роман Стивенсона «Странная история доктора Джекилла и мистера Хайда».
Но интереснее и показательнее всего в «Иксе» классический больной Логинов, математик, существующий в двойном пространстве и времени, с тех пор как нечаянно выпил некий эликсир.
Традиционное для Быкова фантастическое допущение здесь выражено в рассказах Логинова о таинственном Капоэре, куда более интересном и малопонятном, чем реальный мир. «Здесь у него скучная жизнь, да. Но самое тонкое, что он здесь, в больнице, все это обосновал. Он же финансист, учил математику. И вот ему представилось, что человек есть биквадратное уравнение, в котором всегда два корня. Не может так быть, чтобы переменная в квадрате, а корень один. Он вывел, что полушария два, и значит, в одном идет одна жизнь, в другом другая», — описывает своего пациента психиатр Дехтерев.
В «Иксе» все эти смыслы, как цифры, работают в одном философском уравнении, где в качестве переменных не самые простые понятия — Бог-создатель, Человек-создатель и бинарный конфликт.
Однако, несмотря на бесспорно любопытные уравнения смыслов, талантливо проиллюстрированные героями, «Икс» оставляет ощущение не блестяще доказанной теоремы, а наспех проговоренной гипотезы. Новый роман не только обнаруживает следы быстрого письма, но и редкую диспропорцию: много смысла, мало слов (хваленую чеховскую краткость в случае с этим романом сложно воспринимать как комплимент). Зачастую неаккуратный, растрепанный
текст Быкова входит в обидное противоречие с «Порогами» Шелестова, о которых сам писатель Быков в лице писателя Шелестова пишет «Как на крючке, повисала на конце каждой главы единственно точная фраза».
За чрезмерную, а главное, неожиданно возникающую и исчезающую стилизацию, Быкова и вовсе хочется подвергнуть той самой советской комиссии по авторству, которая в «Иксе» пыталась определить, кому же принадлежат «Пороги».
Сложно понять, почему «Икс» больше похож не на роман, а на конспект романа. Возможно, потому что книга об одном важном уравнении появилась у плодовитого Быкова как бы вскользь, между окончанием одной трилогии («Оправдание», «Орфография» и «Остромов, или Ученик чародея») и окончанием другой тетралогии (скоро в печать выйдет роман «Американец», заключительная часть серии «Нулевые»). Возможно, мода на толстые романы окончательно прошла. Возможно, все самое важное теперь нужно проговаривать быстро и между делом. Вот только в той же математике вспоминается шутливый непреложный закон: если пример решается слишком легко, значит, ты делаешь что-то неправильно.