Цивилизация
Одним из самых заметных событий 69-го Венецианского кинофестиваля стала мировая премьера «За гранью ярости» — новой картины Такеши Китано, японского режиссера, сценариста, продюсера и актера, чьи таланты были открыты миру 15 лет назад именно здесь, в Венеции (тогда, в 1997-м, его «Фейерверк» получил «Золотого льва»). Нынешний его фильм — продолжение нашумевшей, двухлетней давности, ленты «Ярость», обозначающее возвращение Китано к гангстерскому жанру. Отказавшись от лирических интонаций, режиссер показывает мир организованной преступности иронично и беспощадно. Китано рассказал «Газете.Ru» о корнях жестокости в своих фильмах, отношению соотечественников к своему успеху за рубежом и трехмерных шахматах.
— «За гранью ярости» — первый сиквел в вашей жизни. Что заставило вас снять продолжение «Ярости»? Не хотелось расставаться с персонажами?
— Да ну что вы! «Ярость», к моему удивлению, заработала в Японии очень много денег. Со мной такое редко случается. Согласитесь, глупо было бы не воспользоваться возможностью заработать еще больше.
— Но с «Затойчи» вы избежали аналогичного искушения.
— Обстоятельства не позволили, хотя идеи для сиквела у меня были. Правообладатели бренда «Затойчи» после сумасшедшего успеха моей картины принялись продавать права всем направо и налево, причем за огромные деньги – у нас с тех пор что ни год, то новый «Затойчи». Так что включаться в это состязание было бессмысленно.
— А раньше вам хотелось снять продолжение какого-нибудь из ваших фильмов?
— Мне очень нравится моя комедия «Снял кого-нибудь?». С тех самых пор, как я ее поставил, моя главная мечта – сделать вторую часть!
— Вы постоянно меняетесь: после трех автобиографических картин «Такешиз», «Банзай, режиссер» и «Ахиллес и черепаха» неожиданно вновь обратились к гангстерскому жанру, переосмыслив его. Как вы к этому пришли?
— Это не осознанный логический выбор! К «Ярости» и «За гранью ярости» меня привел инстинкт. В моей жизни есть место не только кинематографу – вы, наверное, слышали, что на родине я ежедневно выпускаю в эфир глупейшие телешоу на земле, где шучу самые абсурдные шутки, какие можно изобрести! Потом по контрасту хочется чего-то другого – и я берусь за тот киножанр, к которому в эту секунду ляжет душа. Не забывайте и о других моих хобби: например, в последние месяцы я забросил живопись, но увлекся офортами и гравюрами – это тоже отнимает много времени и сил... Мои новые гангстерские фильмы каким-то странным для меня самого образом родились из этих художественных опытов. Как именно, я и сам не пойму.
— Долгое время вы поддерживали миф о гангстере как персонаже романтическом. В последних двух фильмах вы будто пытаетесь оправдаться, показав подлинное обличье якудза.
— Я никогда не стремился романтизировать якудза! Если это и получалось, то против моей воли. В моих ранних фильмах я стремился исследовать экзистенциальные проблемы, говорить о восприятии жизни и смерти, а был ли при этом персонаж гангстером, не так уж важно. В «Ярости» и «За гранью ярости» якудза – злодеи, и я показываю их как злодеев. Но важнее для меня то, что они – не одиночки, как герои моих прежних картин, а спицы в огромном колесе насилия и подавления, шестеренки этой машины. Так устроено бизнес-сообщество, так устроен мир современной политики. Миром правят деньги, которые неизбежно связаны с насилием в тех или иных формах.
— Для зрителя главным аттракционом, однако, становятся именно сцены предельного насилия – трудно забыть убийство при помощи дрели или тренировочный автомат для игры в бейсбол, из которого мячики летят прямо в лицо привязанной жертве. Как вы это все изобретаете?
— Если вы думаете, что мне это нравится и я наслаждаюсь сценами насилия, то вы заблуждаетесь! Ничего тут нет забавного или приятного. Вам больно и страшно смотреть, как кому-то причиняют страдания? Мне тоже! Но жизнь криминальных сообществ чудовищна, почему же я должен врать насчет того, как она устроена? Ну, кое-что, конечно, я придумал сам... С бейсболом – сработали воспоминания детства. Когда я был маленьким, в Японии футболом никто не увлекался, зато в бейсбол мы были влюблены. Мы пробирались в тренировочные ангары, где стояли такие автоматы, и пытались упражняться, а иногда «на слабо» стояли без биты и пытались поймать мячик руками. Тупые игры тинейджеров, но из них родилась сцена с убийством предателя: понимаете, месть моего героя, Отомо, должна была быть очень жестокой, потому пришлось прибегнуть к бейсбольным мячикам. Что до дрели, то я первоначально собирался прямо просверлить голову злодею – чтобы реки крови текли, но продюсеры уговорили меня прежде надеть мерзавцу на голову мешок, чтобы самого жуткого зрителю не показывать. «Тебя уже прокляли за жестокие сцены в «Ярости», а ты взялся за то же самое?» — спросили меня они, и я решил пойти им навстречу.
— Вы сказали, что вам удалось найти нужный баланс жестокости и насилия в новом фильме, но со стороны трудно назвать некоторые эпизоды сбалансированными.
— Знаете, я тут недавно кое-что почитал об истории пыток. Рядом с древними греками или средневековыми католиками японские якудза – дети малые. Хотя и у нас во времена Второй мировой такое творилось, что сказать страшно. Что до насилия в картине «За гранью ярости», то в ней, вообще-то, я горжусь тем, что слегка себя усмирил, предпочтя физическому насилию вербальное. Например, в одной из сцен два персонажа жутко ругаются, причем один делает это на восточном диалекте, а другой – на западном. В Японии зрители умирают со смеху. Но переводом это не передать...
— Как много пропадает при переводе ваших картин на европейские языки?
— Многое, но это неизбежно. Например, мой персонаж говорит: «Мы связаны узами кровного братства, я не могу его предать», — но по-японски имеется в виду нечто большее: «Узы кровного братства так сильны, что ради побратима я готов буду умереть или пожертвовать собственным ребенком!» Тем не менее всех нюансов не переведешь. Я считаю, что, если вы поняли основной смысл происходящего, этого вполне достаточно.
— На протяжении долгих лет вы продолжаете сотрудничать с Йоджи Ямамото: ваш персонаж «За гранью ярости» тоже носит костюмы от этого кутюрье. Неужели даже тюремную робу изготовил дизайнер?
— Нет-нет, она осталась от предыдущего фильма. Понимаете, Ямамото – мой близкий друг, мы с ним давно заключили договор: и в фильмах, и на телеэкране я должен появляться исключительно в его костюмах. Стараюсь выполнять. Но это касается только того, что носит Отомо. Я хотел бы обратить ваше внимание на то, что остальные гангстеры носят костюмы, изготовленные человеком ничуть не менее талантливым, — Кадзуко Куросавой, дочерью Акиры Куросавы.
— По-прежнему ли ваши фильмы в Японии ценят меньше, чем в Европе и Америке?
— Ага, этого не изменить. Отчасти виновата пресса. Критиков у нас в Японии очень мало – чаще встречаются репортеры на зарплатах у больших студий. А я занимаюсь независимым кинопроизводством, так что обо мне пишут как-то мало и недостаточно серьезно. Да, проблема в этом: меня не принимают всерьез! Например, мой фильм выбирают для участия в фестивале в Канне или Венеции, но никого это не впечатляет – пресса пишет, что достаточно послать диск отборщикам, и тебя автоматически выберут. Японцы просто не способны поверить в то, что у меня есть какие-то поклонники за пределами Японии, причем поклонники фильмов, а не телепередач. У них это не укладывается в голове. К тому же они не терпят, чтобы один человек был равно успешен сразу в нескольких областях! Так что я остаюсь альтернативщиком. В мейнстрим мне дорога закрыта.
— А как меняется мейнстрим в японском кино в последние годы?
— Так же, как и в остальном мире. Повсюду компьютерные спецэффекты... Все чаще люди снимают кино ради того, чтобы продемонстрировать, как они при помощи компьютера могут, например, разрезать автомобиль на две равные половинки. Настоящих драм в кинематографе все меньше, увы, оригинальные сюжеты встречаются реже, кино стало парком развлечений: сел на американские горки, за щеку леденец — и понесся. Ну как в каких-нибудь «Мстителях». Подлинную любовь в кинематографе тоже не найдешь – у любви теперь карамельный привкус... И вообще, люди реже ходят в кино, предпочитая качать фильмы через интернет или смотреть их на своих смартфонах. Визуальный аспект кинематографа теряет значение. Мы переживаем кризис, и пути выхода из него пока остаются загадкой.
— Однако ваша креативность может сослужить хорошую службу кинематографу – по меньшей мере, японскому. Какую идею для следующего фильма вы обдумываете сейчас?
— К фильмам она отношения не имеет. Я буквально одержим созданием трехмерных шахмат. Доска должна стать кубом, а фигуры смогут ходить не по одной плоскости, а по шести.
— Придумаете, а что потом?
— Как что? Найду двух величайших шахматистов мира и попрошу их сыграть партию!
