Цивилизация
В Центральном доме художника 10 июля открывается основной проект 3-й биеннале молодого искусства «Стой! Кто идет?». Ее куратором стала Катрин Беккер — искусствовед из Германии, глава видеофорума Новой берлинской ассоциации искусств (Neuer Berliner Kunstverein). Накануне открытия основного проекта выставки Беккер рассказала «Газете.Ru», какие цели она ставила перед собой, как расценивает искусство молодых авторов и в чем видит особенности сегодняшней российской арт-сцены.
— Тема нынешней биеннале звучит довольно метафорически — «Под солнцем из мишуры». Что вы хотели сказать этим слоганом?
— Новое поколение живет и работает в таких условиях, когда реальность выглядит субъективной, сконструированной, фрагментарной. Различение «подлинного» и «поддельного» представляется сегодня очень острым вопросом. Мой любимый пример: в интернете — на Facebook или в другой социальной сети — при желании каждый может иметь одновременно несколько идентичностей. Можно изменить внешность, пол, возраст — что угодно. Подобная виртуальная реальность, в которой все неочевидно, стала частью нашей вполне реальной жизни.
— В русском языке слово «мишура» обладает ощутимо негативными коннотациями. В своем проекте вы намерены что-нибудь покритиковать и даже разоблачить или же предпочитаете беспристрастный анализ ситуации?
— В этом слове действительно содержится явный намек на искусственность, фальшь, подделку. Но мне не столько хотелось вложить в тему биеннале какой-то критический смысл, сколько сформулировать условия, в которых молодым художникам приходится работать.
— Вы лично отбирали произведения для основного проекта из присланных заявок? Говорят, их в этом году поступило особенно много — 2700.
— С самого начало было известно, что это будет open call, то есть открытый конкурс, и мне показалось, что такой демократический инструмент очень подходит к данному случаю. Подать заявку могли любые художники до 35 лет, в том числе те, с которыми я не знакома и о которых даже не слышала. Впрочем, помимо объявления open call мы специально пригласили к участию довольно большое число авторов. И в ряде случаев даже заранее с ними оговорили, что за работы они представят, чтобы иметь некую основу выставки. Но все заявки, разумеется, тоже были отсмотрены. Честно говоря, это был адский труд. Поскольку заявки подавались в интернет-формате, не всегда было легко определить качество и потенциал произведений. Но выбор считаю удачным. Словом, основной проект биеннале сочетает в себе приглашенных авторов и людей, пришедших «самотеком».
— В этом году у биеннале будут сразу два главных события — не только основной проект, но и так называемый стратегический. Причем у второго есть собственный куратор — Елена Селина. Для чего такая затейливая конструкция?
— Эту конструкцию предложили организаторы биеннале, и я ее нахожу вполне уместной. Основной проект все же является главным — и с точки зрения состава участников, и с точки зрения бюджета, однако стратегический проект, который расположится в ГЦСИ и в Московском музее современного искусства, его по-своему корректирует. В итоге мы получаем два несхожих взгляда на один и тот же феномен молодого искусства. Я не воспринимаю сосуществование этих двух проектов как соревнование. С Еленой Селиной мы давно знакомы, я ее знаю как человека, давно работающего с современным искусством в различных международных контекстах. В данном случае она самостоятельно выбрала своих участников, мы с ней этот выбор даже не обсуждали.
— Существует ли какая-то принципиальная разница между биеннале обычной, то есть «взрослой», и молодежной?
— Не могу не согласиться с теми, кто считает возраст художников сомнительным аспектом при курировании любой выставки — мол, не бывает же специальных биеннале для старшего поколения… Но мне кажется, что для Москвы и для России в целом такого рода событие имеет свой смысл. Молодое поколение здесь нуждается в том, чтобы заявить о себе в широком международном контексте. Художники из поколения Олега Кулика, «Медгерменевтики» или АЕС+Ф начинали в то время, когда на Западе существовала мода на русское искусство. Они смогли вписаться в среду, стать известными не только у себя дома, но и в других странах. Но со временем интерес к искусству из России стал угасать — думаю, по идеологическим причинам. Тогдашний бум можно считать последствием «холодной войны»: западная аудитория сочувствовала россиянам, преодолевающим наследие социализма, и переживала за них. Искусство воспринималось в качестве инструмента этой борьбы.
Сейчас здесь более или менее тот же капитализм, что и у нас. А интерес Запада сдвинулся в сторону исламского мира или же других стран с не очень привычными и не очень понятными для нас укладами жизни. Так что теперь молодым русским художникам гораздо сложнее встроиться в интернациональные арт-процессы, чем это было прежде ( по крайней мере, применительно к Германии и вообще к Западной Европе). Такие события, как нынешняя биеннале, все-таки дают возможность вашим молодым авторам ощутить себя в международном контексте на равных со всеми другими.
— Важна ли в сегодняшнем глобальном мире национальная идентичность? На международных выставках современного искусства типична ситуация, когда вы ни за что не догадаетесь, из какой страны происходит тот ли иной автор, пока не прочитаете лейбл.
— В моем выборе как раз доминируют образцы международного стиля. Мне кажется, что для современного искусства тема национальной идентичности не играет определяющей роли. Художник из Тегерана и художник из Москвы могут иметь между собой больше общего, чем каждый из них со своим соседом по дому. Но до этого я говорила, скорее, о культурной политике, в которой национальная идентичность как раз имеет значение. Скажем, посольство Германии в какой-то стране поддерживает и продвигает немецких художников — это естественно. Изобразительное искусство в числе прочего служит еще и инструментом для реализации культурно-политических установок. Хотя сами они зачастую к искусству не имеют отношения. Моя концепция биеннале отчасти это и подразумевает. Условия, в которых существуют художники из разных стран, все больше выравниваются: везде нарастает виртуальность, везде действуют законы капитализма и т. д. Конечно, многое зависит от того, насколько удачно та или иная страна вписана в глобальную систему, но для художника это все же не решающий фактор. Бывает, что авторы сосредотачиваются на локальных проблемах, однако чаще всего дело ограничивается неким национальным колоритом. Сам же язык современного искусства становится все более единым, общим для всех.
— Оборотная сторона единого для всех языка — предсказуемость художественных работ. Встретились ли вам в ходе работы над проектом какие-то произведения, которые стали бы неожиданностью, вызвали удивление?
— Удивление вызвали не конкретные работы, а некоторые тенденции. Например, среди российских участников оказалось много людей, занятых исключительно фотографией. У вас очень высок уровень фотохудожников, причем молодых. Я знала про мастеров старшего поколения, а новая генерация фотографов открылась мне только сейчас. Еще запомнилось, что было много заявок с живописью, но чаще всего с очень наивными подходами, так что как раз живописи на выставке будет мало. Что касается иностранных участников, меня слегка удивило, что мало кто из них подал заявку, где бы проступал хоть какой-то российский «акцент». Обычно конкурсанты стараются намеренно сделать проект, связанный с той страной, где проходит выставка. Здесь этого почти не было. Факт, который должен бы наводить на размышления о репутации России в сегодняшнем мире.
