Цивилизация
В фильме «Аноним» Роланда Эммериха британский комедийный актер Рис Иванс играет Эдварда де Вера, графа Оксфорда, который оказывается подлинным автором произведений, приписываемых Уильяму Шекспиру. Корреспондент «Парка культуры» поговорил с Рисом Ивансом о том, кто же на самом деле писал за Шекспира, о диких нравах англичан в период правления Елизаветы I и о том, кто скрывается под маской анонимного художника Бэнкси.
— Вас раньше интересовал вопрос авторства шекспировских пьес?
— Если ты британский актер, да еще к тому же играешь в театре, то постоянно сталкиваешься с Шекспиром: от этого никуда не деться. Ну и вопрос этот всегда присутствует, он стар, почти как сами произведения, о которых идет речь. Самое главное, что они у нас есть, эти пьесы — прекрасные, невероятные. Но важно и задавать вопросы, потому что мало доказательств того, что их написал Шекспир из Стратфорда. Больше улик указывают на то, что автором мог быть Эдвард де Вер. Есть сторонники версий, что это был Френсис Бэкон, Марло или даже некое тайное товарищество соавторов. И разные теории помогают по-разному посмотреть на пьесы. Шекспира ставят снова и снова именно потому, что он говорит с каждым поколением и эпохой по-новому. Так что мне всегда было интересно думать о том, кто мог написать эти пьесы, но я никогда бы не сказал «определенно, автором был такой-то»: в данном случае ответ не так важен, как вопрос.
— Сценарий «Анонима» повлиял на вашу текущую позицию по вопросу?
— Он не то чтобы изменил мою позицию, и он не убедил меня окончательно в том, что это был Эдвард де Вер. Но он заставил меня всерьез усомниться в том, что автором пьес мог быть Уильям Шекспир из Стратфорда, потому что свидетельства в его пользу очень и очень шатки. Этот Уильям Шекспир своей рукой поставил подпись лишь однажды и не оставил после себя ни одной рукописи. Если сравнивать его с другими кандидатами, то про Эдварда де Вера документально известно, что он много путешествовал, был в Греции и Италии, а ведь для того, чтобы обладать знаниями автора «шекспировских» пьес о мире, нужно было этот мир повидать. К тому же Эдвард де Вер участвовал в жизни королевского двора, в то время как актер из Стратфорда не мог так хорошо знать устройство придворной жизни, всю ее подноготную.
— Как получилось, что вам досталась роль Эдварда де Вера, графа Оксфорда?
— Это была идея Роланда, спасибо ему: он очень смелый человек. Если бы я был директором по кастингу, ленивым директором, я бы не дал Рису Ивансу роль отважного, блистательного, утонченного гения. Но Роланд оказался настолько глуп или настолько храбр, что сделал это — предложил мне эту роль.
— Он объяснил почему?
— Не знаю, что я сделал, но это ему понравилось. Может быть, дело в чувстве потаенности, двойственности, ощущении человека, у которого есть тайна — я, пожалуй, такой человек.
— То есть вы играли трагика, сокрытого в комедианте?
— Роланд постоянно говорил: «Карл Лагерфельд, думай о Карле Лагерфельде». А я думал: «Дэвид Боуи, Дэвид Боуи, Дэвид Боуи». Так что мой Эдвард де Вер — это микс из Карла Лагерфельда и Дэвида Боуи.
— А у вас, кстати, нет ощущения, что «Аноним» — это в каком-то смысле комедия? У вас одного там, пожалуй, герой не комедийный, но вокруг него крайне гротескные персонажи, от идиота Шекспира и завистника Марло до впадающей в детство старой Елизаветы...
— Это же были исключительные люди, жившие в исключительные времена. И, да, в том, как комедийное начало проникает в трагическую в общем-то историю, есть элемент гротеска. Мне фильм кажется мрачной комедией, что соответствует духу шекспировских пьес: даже в его трагедиях встречаются удивительные комедийные моменты. Так что это сам Шекспир учил нас находить комическое в трагическом и трагическое в комическом — это признак великого ума.
— Не было ничего такого в сценарии, чтобы вы сказали: «Ну нет, это уже слишком»? Все эти инцестуальные хитросплетения, заговоры...
— О, нет, ничто не слишком в Англии тех времен! Они убивали друг друга, трахались друг с другом, и никто ничего особого в этом не видел: так был устроен мир. Он был еще не слишком просвещенный, а театр для людей был тем же, чем для нас является интернет. Недаром театры сжигали дотла не раз: это были опасные места распространения опасной информации — революции начинались и заканчивались в театре. Бурное время было, в общем, и здорово, что там был Шекспир, чтобы задокументировать эпоху.
— А не слишком жестоко с театральным миром фильм обходится? Ваш герой — умница и талант, а все остальные — Марло, Джонсон, про Шекспира и говорить нечего — идиоты, бездари и пройдохи…
— Ну, Шекспир и сам любил насмешливость, так что и нам можно. Думаю, те, у кого есть чувство юмора, оценят как хорошую шутку то, что Шекспир в фильме показан абсолютно неграмотным придурком. Не стоит к этому слишком серьезно относиться.
— Ладно, оставим Шекспира в покое. Сегодня, когда сложно представить себе, что о ком-то чего-то нельзя узнать, что такое анонимность вообще?
— Кому-то и сейчас приходится выступать под маской: у вас же, в России, совсем недавно многие вещи нельзя было проговаривать в открытую. К тому же анонимность может быть сильным инструментом: она позволяет сконцентрироваться на словах, на содержании той же пьесы, а не на звездной фигуре говорящего или пишущего. Для актера это, кстати, базовый парадокс профессии. Тем лучше актер, чем успешнее он прячет под ролью себя. Сила актера в умении скрыть собственное я и стать другим человеком, когда весь мир смотрит на тебя, а ты смотришь на мир.
— И кем вам еще не удавалось побыть, но хотелось бы?
— Я бы, пожалуй, сыграл женщину. Или Иисуса. Хотя для Иисуса я уже, наверное, староват. Значит, старого Иисуса: положим, его на самом деле не распяли — я бы тогда его сыграл.
— А такой фильм уже был: там Уиллем Дефо сыграл.
— Черт, правда…
— К вопросу о недостоверности авторской персоны: вы же недавно были рассказчиком в документальном фильме Бэнкси «Выход через сувенирную лавку», а там вообще мистификация на мистификации, начиная, собственно, с интересующего всех вопроса, кто же скрывается под маской Бэнкси? То есть это же фильмы примерно на одну тему...
— Абсолютно. Меня вообще дико заводит то, что мы живем в мире и в обществе, где возможность анонимности авторства практически сведена к нулю. Каждый клеит ярлык с именем на любую вещь. И Бэнкси — это, пожалуй, единственный художник, который в наши дни существует в режиме Эдварда де Вера. Хотя, это, конечно, чистое совпадение, что я в обеих картинах поучаствовал.
— Но вы-то небось знаете, кто называет себя Бэнкси?
— Конечно. Это одна семилетняя девочка.
