Цивилизация
В прокат выходит фильм Отара Иоселиани «Шантрапа» — история про молодого грузинского кинематографиста Нико (Дато Тариелашвили), который снимает обреченное лежать на полке политически неверное кино в СССР, а затем эмигрирует во Францию и обнаруживает, что при всей идеологической разнице проблемы художника остаются примерно теми же и в капиталистической стране. Корреспондент «Парка культуры» встретился с прилетевшим на премьеру бывшим советским режиссером, многие годы живущим во Франции.
— Понятно, что главный герой не автобиографичен, но все же: кинорежиссер, эмигрирует из советской Грузии во Францию...
— Это не совсем моя вина на уровне замысла — это вина моих продюсеров. Я хотел снять фильм про зубного врача, а они мне сказали: «Ну что зубной врач? Это потемки, никому не известно, что они там делают, а ты прекрасно знаешь ремесло, которым владеешь...» В итоге появился обобщенный образ упорного молодого человека, но не зубного врача, а кинематографиста. И действительно, с кинематографистом легче, потому что видно, как он работает, что он делает. Материал, который у него в руках, — это пленка, которую режут, которую кромсают, на которую снимают, которую таскают в бобинах — и какие-то куски того, что он снимает, можно посмотреть и представить, почему они не ко двору приходятся ни в одной системе, ни в другой. Под системой я подразумеваю тот букет идей, который существует в кинематографе в той или иной стране. Так что сняли мы фильм про упорство, а герой, к сожалению, не стал зубным врачом — тогда бы параллели с моей биографией ни у кого не возникли бы.
— Часто в процессе реализации такие метаморфозы с персонажами случаются?
— Я когда-то хотел снять фильм про инженера, потом подумал-подумал и сделал его виноделом. Потом опять хотел снять фильм про инженера, но подумал снова: а как я буду объяснять, что он там конструирует? Поэтому сделал его ударником в оркестре. Вот и последний фильм в итоге снял про кинематографиста. Просто в итоге надо выбирать для героя профессию, которая смотрится.
— Вынужденный мигрировать Нико довольно инертен в своих перемещениях, нет ощущения, что он особо привязан к какой-то почве...
— Земной шар стал очень маленьким, везде приблизительно одно и то же. Раньше, во времена конкистадоров или Колумба, происходило открытие совсем других цивилизаций, таких как майя или ацтеков, но Европа разрушала все, прибывая на до тех пор неизвестные континенты. Английская экспансия в Индию практически разрушила древнюю индийскую культуру, и в Индии сегодня царствует Болливуд, выпуская по 500 фильмов в день. Это внедрение массовой культуры среди людей, которым даровано прозрение, которым дарована нирвана, методы йоги, идея о переселении душ. Африку европейцы начисто развратили.
— И каково быть героем в таком новом мире?
— Все мы живем тем, что впитали, пока были юными. А формироваться мы стали в самые жуткие времена существования тоталитарной системы в нашей несчастной стране. И примеры упорного сопротивления коррупции и несдачи позиций у нас у всех были перед глазами — и в России, и в Грузии, и в Эстонии, и практически везде. Массы народа, массы людей, которые жили изощренным и дивным укладом предков, — их раскулачили. Таким образом исчезла деревня, исчезла стать культуры, воцарилось быдло. Но упорные люди, которые сопротивляются этому, были и есть всегда. Так возник, например, дивный писатель Платонов. Так возник Булгаков. Так возник Шукшин. Так возник Шаламов. И мир продолжает существовать, потому что мы не тех перечисляем, кто сдались и развратились, а тех, кто не сдался, этих мы уважаем. Поэтому непокорный герой мне нравится сам по себе, где бы он ни был: он подчеркивает, что, куда ни денешься, везде одно и то же.
— В России постоянно обсуждают, как изменить систему финансирования кино, в том числе некоммерческого, создаются фонды, меняются правила игры. Регулярно кто-нибудь ссылается на французский опыт.
— Да, во Франции часть доходов от кинопроката поступает на финансирование французского кино, средства распределяются государственными комиссиями, которые выделяют авансы на кино, существует обязательное финансирование со стороны телевизионных каналов, существует региональное финансирование. Но все равно сегодня возникают проблемы, потому что комиссии вынуждены все больше думать о доходах с фильмов, а такие произведения, как «Шантрапа», априори не представляют соблазна с точки зрения выручки. К счастью, комиссии сменяются каждые два года, и в зависимости от состава меняются и установки, и мерила. Система гибкая, так что посмотрим, чем это кончится, но снимать стало тяжело.
— А какие фильмы перспективны с точки зрения коммерческой отдачи, если мы не говорим о блокбастерах?
— Бывают разные случаи. Сейчас почему-то все ударились снимать фильмы о каких-нибудь реально случившихся событиях: например, в Чили застряли шахтеры — тут же делают кино. Когда произошел теракт в Нью-Йорке — четыре фильма сняли. Снимают про умерших знаменитых людей — от Лумумбы до императора Хирохито. Вот еще наглядный пример: в Алжире террористы зарезали семерых монахов — появился фильм, абсолютно примитивный, на уровне катехизиса для шестилетних детей, монахов изображают актеры, которые говорят невесть что, но зато про католицизм и про реальное событие — и кино оказалось очень кассовым. Есть такая тенденция, и государство очень выборочно относится к тому, на что давать деньги, на что не давать во Франции. Система спасения кинематографа и отнесения кинопродукции к национальному достоянию была придумана еще во времена де Голля министром культуры Мальро, но сейчас ее принципы уже не всегда выполняются. Все-таки наметился уклон в сторону финансирования государством кассовых картин.
— В «Шантрапе» в одной из сцен появляется философ Александр Пятигорский, который умер в 2009 году, но есть ощущение, что дело не должно было ограничиться эпизодом.
— Нет, у него должна была быть роль: один эпизод мы сняли, потом он уехал в Лондон, должен был вернуться, чтобы продолжить, но взял и умер. Надо было что-то делать — мы немного скорректировали сюжет, и мне пришлось исполнять его роль.
— У вас в фильмах, кстати, много прекрасных стариков, на смену им зачастую приходят менее приятные люди — это тенденция?
— Вы знаете, главное — это хорошо состариться. Совсем не обязательно думать, что любой пожилой человек — это мудрец и порядочный человек. Бывают отвратительные старцы, бывают нечистые на руку, бывают хапуги, бывают бывшие предатели. Все что угодно. Но в поле моего зрения попали старики тоже несгибаемые, очаровательные старики, что служит своеобразным мостом между поколениями: есть, кому подражать. И подражаем мы всегда не мерзавцам, а примерам, которые достойны уважения, благородным примерам.
