Цивилизация
Название книги Аллы Сальниковой «История елочной игрушки», по большому счету, делает ненужной любую аннотацию. И интригует без всяких пресс-релизов и прочих средств продвижения книги в покупательские массы. Потому как для любого вменяемого человека воспоминания о распаковывании коробки с завернутыми в газету игрушками и торжественном водружении их на зеленые колкие ветки — это мимими почище всяких пушистых котиков. Вот, помню, у меня в детстве был такой стеклянный поросенок, кругленький, на красной ленточке, так я его любил чуть меньше мамы и весь год ждал: когда же его достанут! Хм… Извините, вырвалось.
Соответственно, и история елочной игрушки — это не нечто отвлеченное, она почти у каждого и была в самом что ни на есть овеществленном виде.
В той самой коробке, раз в году торжественно извлекаемой с антресолей. Елочные игрушки — они, конечно, великолепно бьются, все в детстве проверяли, но в компенсацию и используются крайне редко, а потому и имеют все шансы прожить пусть и не мафусаилов, но вполне себе аксакалов век. Автор очень к месту вспоминает в своей книге «Мертвую зону» Стивена Кинга: «Мало что сохраняется от детства. Несколько книг, счастливая монетка, коллекция марок, которая уцелела и пополнилась. Да еще игрушки для рождественской елки в доме родителей. Из года в год все те же облупившиеся ангелы и та же звезда из фольги, которой увенчивали елку; небольшой жизнестойкий взвод стеклянных шаров, уцелевших из целого батальона. Господь Бог — просто шутник. Большой шутник, он создал не мир, а какую-то комическую оперу, в которой стеклянный шар живет дольше, чем ты».
Но вот чего ты точно не найдешь в картонной коробке — так это рассказов о том, что видел этот запылившийся ватный заяц с проволочной петлей, оставшийся еще как бы не от дедушки. У него не спросишь, какой была елка у твоей мамы, бабушки и более отдаленных пращуров. Именно поэтому самый захватывающий раздел книги — это описание приключений новогодней елки на просторах одной шестой.
Поразительные вещи можно узнать. Например, наша всеобщая убежденность в том, что елки на Новый год на Руси стали ставить после памятного петровского указа, — чушь полнейшая. Во-первых, реформатор с палкой обязывал всех не деревья наряжать, а дома и залы украшать еловыми ветками, да и это прекратили делать немедленно после его смерти.
Единственные, кто остались верны петровским заветам, это пресловутые «споившие Русь» содержатели кабаков, которые с непонятным упорством продолжали украшать еловыми лапами крыши и входы в питейные заведения.
А елка в нее нынешнем виде пришла к нам (да и не только к нам) от немцев, и случилось это довольно поздно — ближе к середине XIX века, при Николае I. К тому же довольно долго обычай наряжать елку оставался привилегией исключительно аристократов — непомерно дороги были игрушки из Германии. Потом подешевели, конечно, да и какое-то собственное производство наладили, но даже тогдашний средний класс к новой моде подключился сравнительно поздно — на рубеже XIX и XX веков. Что уж говорить о широких народных массах? В деревнях, где проживало до 80% населения, елок не ставили до 50-х годов XX века, поэтому более чем вероятно, что «разноцветные игрушки, елки и хлопушки» ваши собственные предки впервые увидели только после войны. Новогодняя елка, которая нам кажется древней как мир, на самом деле немногим старше телевидения.
Или вот, например, все наверняка краем уха слышали, что большевики елку запрещали. Это и в самом деле так, вот только запрет этот был явлением временным и весьма непродолжительным. Отношение коммунистов к елке неоднократно менялось, причем повороты были весьма лихими. На самом деле до середины двадцатых годов праздники елки проводились — не до борьбы с мещанством и религиозностью в те годы было, поважнее дела власть заботили. В 1928-м наконец руки дошли, и елка ушла в подполье, если и наряжалась, то за задернутыми шторами. Целых семь лет. Или всего семь лет — тут, знаете, ударение ставьте по вкусу. А реабилитация вечнозеленой красавицы состоялась накануне Нового тридцать шестого года.
Огласивший вердикт о возвращении елки в правдинской статье «Давайте организуем к Новому году детям хорошую елку!» Павел Постышев из-за этого даже некоторое время оспаривал у Сталина титул «лучшего друга советских школьников».
По иронии судьбы, большевикам же принадлежит и главная заслуга в том, что новогодняя елка стала действительно всенародным обычаем. Концентрированную хвойную радость несли в массы с невиданным сегодня энтузиазмом и методами, которые и впрямь уместнее смотрелись бы в какой-нибудь повести-сказке. Как вам такая газетная заметка? «В канун Нового 1938 года отряды Дедов Морозов, срочно сформированные из парашютистов агитэскадрилий, отправились в самые труднодоступные регионы страны, чтобы обеспечить детей новогодними подарками и елочной игрушкой. Новогодние атрибуты распространялись также через агитпоезда, агитавтомобили, лыжников и специальных курьеров, разъезжавших на аэросанях и даже на оленьих упряжках».
Помнили о елке даже в годы войны, правда, образ Деда Мороза корректировался сообразно обстановке:
У него игрушек нет
В торбе за плечами.
Партизанит старый дед
Зимними ночами.
Деду некогда, поверь,
Мастерить игрушки.
Не пройдет фашистский зверь
По лесной опушке.
К немалому сожалению, чем ближе к нашему времени, тем лаконичнее становится автор. Да если бы только это! Традиций хорошего нон-фикшна у нас в стране, к сожалению, нет, и складываются они с большим трудом. Вот и здесь: вроде бы интересные вещи автор излагает, и читается взахлеб, и даже иногда что-то личное, трогательно детское у нее проскочит. Но потом вспомнит госпожа Сальникова, что она доктор исторических наук, профессор и завкафедрой, и… «Полиглоссия елочного текста предусматривала применение особых методов и приемов его транскрибирования и интерпретации. Эти методы могут быть рассмотрены на примере формирования «сверху» и восприятия «снизу» советского визуального елочного канона как некоего официального идеологически оформленного визуального образа».
И так страницами, достаточно сказать, что одна из глав книги называется «Советская елочная игрушка как текст: проблемы «написания», «прочтения» и интериоризации».
Поймите правильно, никто не против «птичьей мовы» ученых мужей, но то, что уместно в диссертации или монографии, как-то странно смотрится в массовом издании с цветными красочными картинками. Кстати, о картинках: у меня в детстве именно такой Дед Мороз был, как на странице 154. В мешок у него влезало ровно десять конфет. Я запомнил.
Сальникова А. «История елочной игрушки, или Как наряжали советскую елку». М.: «Новое литературное обозрение», 2011.
