Цивилизация
Антон Уткин, постоявший с «Хороводом» в середине 90-х вровень с «Generation П» и затем исчезнувший на несколько лет, своей «Крепостью сомнения» напомнит всем, кто забыл, что чтение иногда и само по себе благо. Что есть тексты, в которых не важно — про что. И не суть — кто. И не обязательно — зачем. А все съезжается к тому — как. И вот это «как», если попадешь в течение слов, и позволишь им нести тебя, и не утонешь, оно может быть вполне приличным.
Текст не держит тебя в напряжении. Это ты не должен расслабляться. Язык превосходный. Чтоб им пользоваться и понимать Уткина, нужны постоянные усилия. Они того стоят. Эта проза из прошлого.
«…мать все вспоминала и вспоминала свой домик в четыре комнаты, смотревший на море окнами, по вечерам наполнявшимися солнечными слезами заката. Она все время повторяла, что была фотографическая карточка, но, увы, затерялась. Воспоминание покрывало ее, словно пуховым платком, и некоторое время она грустно блаженствовала….».
Прошедшего вообще в романе много. Можно сказать, он весь в прошедшем.
Герои и события в двух временных слоях. Тут 17-й год и 90-е переслаиваются, силятся не слиться, но пересечься. Это им почти весь роман не удается.
Прапорщик идет по России с белыми. На Дон. Потом на Москву. Меняются генералы. Врангель объясняет, за что они воюют. Оказывается, за веру. В конце концов все приходят в горы Кавказа. Чтобы замерзнуть.
Это там, где гражданская война. А здесь, в девяностые, историки-однокурсники разбрелись по рыночным делам, историю забросили, маются со своими женщинами, оттого что и сами они, и страна чумовые какие-то. Точнее, вообще никакие. Пробежали по кругу после той революции. Круг замкнулся в точке абсурда. Им не нравится, и женщины их укоряют белыми офицерами, которые хотя бы за свою страну сражались. А вы?
Роман пространен. С множеством героев-современников, похожих друг на друга. В них часто путаешься — Илья, Тимофей, Вадим. Единственный, оставшийся верным науке Галкин. У каждого по нескольку историй с женщинами – Вероникой, Алей, Машей, Марианной.
Сегодняшних с тогдашними не спутаешь — там скрипят телеги и лошади фыркают. Но если уж роман о том, как дважды страну теряют, хотелось бы повнятнее — кто они, почему потеряли, какую страну. Многое приходится угадывать и додумывать без помощи автора.
Прежде всего с этими вот потерянными странами. Их нет. У героев. Во всяком случае, в романе — что о России до переворота, что о Союзе до распада — скудно и почти ничего. Читатель волен на место этой пустоты подставлять свое, и что захочет.
С Россией ладно: там всегда что-нибудь набьется в зависимости от образования — помещичье, чиновничье, крестьянское, земское, батюшково, колокольное, соборное, чеховско-достоевское… А вот со страной, потерянной историками…
Совершенно непонятно: что они там потеряли? За что, собственно, должны были сражаться? Одному из героев, например, на студенческой картошке попытались устроить комсомольское судилище за то, что он поговорил с дворнягой, как с человеком. Чтоб вернуть такое, конечно, жизни не жалко.
Между тем все у них по нынешним меркам неплохо устроилось. У кого бизнес. У кого творчество. За кем издания в очередь выстраиваются, чтоб получить статью. А еще одному расхотелось недвижимостью торговать и от всех зависеть — уехал в горы на Кавказ, где, по слухам, позже не подтвержденным, собралось целое общество российских академиков, решивших отделить себя от такой вот страны.
Бывшие историки вкусно кушают. Пьют. В барах, ресторанах. На дачах. Рассуждают много, но невнятно. Очень заняты отношениями с женщинами. Те приходят, живут. Потом вспоминают, что любят других, и уходят к тем, кто их не любит. Итальянский неореализм в России девяностых. Это было или автору показалось?
Время ходит по кругу. А то, ради чего стоит жить, — самое главное — осталось в детстве, когда ездил с отцом на Север.
Или с той женщиной, которая дала тебе, ребенку, большое и твердое зеленое яблоко. И с той девочкой, которая каждый день выходила из подъезда соседнего дома. Ты смотрел на нее и не мог подойти. А теперь она медсестра у красных.
И не карта в найденном дневнике прапорщика с названиями без вкуса и смысла — «крепость «Сомнение», «разъезд «Терпение» — общее для всех героев романа разных времен. А то, что хранит каждый из них из детства и что потерять невозможно, а нужно только найти того, кто смог бы ощутить это твое, как ты.
И это мало кому удается в романе Уткина и жизни. Что, в общем, никакое не открытие. И не для этого стоит читать. А ради слов. Которые, если войдешь в них, ничего не объяснят. Но автора, возможно, оправдают.
Антон Уткин. «Крепость сомнения». М. 2010. Астрель:АСТ:Полиграфиздат.
