Цивилизация
Петя живет в Кандалакше в 1953-м. Для того чтобы узнать время действия не нужен титр — в середине фильма радио доносит известие о смерти Сталина: местная баба воет от горя, ковыляющие строем заключенные радуются в предвкушении перемен. Даже Петя и тот почувствовал смутное беспокойство, возможно, просто связанное с тем, что привычный миропорядок нарушился. Петя — идиот. Может, и не в клиническом смысле, хотя за его наивностью скрывается медицинский диагноз, а в социальном. Он деревенский Мышкин или, если хотите, отечественный Форрест Гамп: то есть тот, кого язык не поворачивается называть «ненормальным» — всего лишь доброе честное существо, мало приспособленное для обитания среди обычных людей.
У Пети имеется заскок: он мнит себя стражем порядка, но горожане опекают его как ребенка и все как один включены в странноватый спектакль.
У Пети спрашивают совета, ему предъявляют документы и выдают оружие — деревянный пистолет — но отнюдь не для смеху, а потому что знают, Петя будет доволен тому, что кобура теперь не пустует. И в то же время понятно, что Петя не жилец: он слишком слабое звено, слишком белая ворона, не может постоять за себя, чересчур много отдает и ничего не просит взамен. И что по нему ударит — злой умысел или несчастный случай — по большому счету неважно: такие, как Петя, выживают редко.
При обсуждении фильма Николая Досталя «Петя по дороге в царствие небесное» подмывает вспомнить не только Достоевского, но и традиционного в русском эпосе героя, Иванушку-дурачка. Или поговорить о материях более абстрактных и патетических: например о том, что юродивых вроде Пети не нужно жалеть, им стоит завидовать. В скованном ли стальной хваткой СССР, или еще в какой клетке или тюрьме — они остаются вольными птицами, потому что свобода для них не мучительная борьба с собой и окружающим миром, а естественное состояние, «то, что внутри».
Но обратить внимание хочется совсем на другое. На прошедшем Московском кинофестивале «Петя по дороге в царствие небесное» получил главный приз, причем духоподъемность фильма была особо отмечена представлявшим победителя председателем жюри Павлом Лунгиным. По сути, «Петя» явился в своем роде альтернативой современному фестивальному кино, в том числе и отечественному, для которого старый перестроечный термин «чернуха» стал, пожалуй, чересчур слабым, и о котором с таким презрением отзываются «старожилы». Вспомните, как во время думских слушаний Станислав Говорухин набросился на молодых режиссеров за то, что они снимают неправду, извращая человеческую жизнь до фантастических низостей: особенно Говорухина шокировала картина Мезгирева «Бубен, барабан», где — только подумайте — милая с виду женщина-библиотекарша ворует книги и торгует ими на вокзале.
Мягкостью и благостной верой в лучшее «Петя» и вправду выбивается из общей массы, точнее, из того кино новой волны, что показывали в столь возмутившей Станислава Говорухина программе «Кинотавра».
Да и не просто выбивается, а представляет другую крайность: он — как негатив.
С одной стороны, нельзя не отметить, что Досталю удается достоверно воссоздать эпоху на одних лишь мелких деталях и нюансах, не прибегая к драматическому утрированию и вымыслу. С другой, в этих довольно точных декорациях обитают необычайные персонажи. Необычность их состоит в том, что все жители города сплошь душки и молодцы. Вот, к примеру, благородный начальник «Невагэсстроя» отчитывает сына за проявленное к Пете неуважение. Мрачный доктор-еврей запуган, но тоже хороший, а потому не спешит исполнять просьбу гебиста и доносить на его жену. Женщина добра к Пете и, может, немного развратна, но и она неплохая — сложно жить с полковником КГБ. Да и сам полковник, единственный отрицательный персонаж на весь фильм, чересчур карикатурен, чтобы сойти за злодея, и слишком трепетно любит жену, чтобы его можно было счесть бессердечным.
Сдается, что в плане достоверности подобный оптимизм так же далек от правды, как пресловутая чернуха. А ведь действие не случайно происходит в СССР: картину Досталя, конечно, не назовешь антисоветской, но симпатии и ностальгии по тем временам режиссер не испытывает точно. Духоподъемность не мешает выставить счет: неправильно, что гебисту все позволено, неправильно, что строится очередной лагерь, неправильно, что из-за него в конечном итоге несчастье постигает и Петю. За это кто-то несет ответственность — очевидно, то самое, что принято называть таинственным словом «система». Вот только вопрос о том, и из кого же она состоит, коли вокруг одни гуманисты, остается, таким образом, без ответа.
