Цивилизация
Главное культурное событие предстоящих праздников, конечно же, раскрашенные фильмы. Вокруг показываемых «17 мгновений весны» и еще не показанного «В бой идут одни «старики» сломано столько копий, что даже не по себе. Если почитать развернувшиеся в СМИ и интернете дебаты, сложно отделаться от впечатления, что у нас не выпустили цветные версии черно-белых фильмов, а как минимум взорвали все мемориалы памяти: «Святотатство!», «Кощунство!», «Да как они посмели!», «Зачем они это сделали?», «Мы любили тот фильм, а этот не полюбим никогда, потому что он другой».
Ну что тут скажешь? Да, другой. А что до «не полюбим никогда», так вам же прямым текстом объясняли: не для вас делался. А в расчете на молодежь, не воспринимающую черно-белое кино. Но вообще-то, давайте разберемся по порядку.
Так сложилось, что для людей моего поколения война — черно-белая.
В самом разном смысле этого слова. Про широкий пока не будем, а в узком смысле это, как говорится, медицинский факт. Мы ее воспринимаем не цветной, потому что визуальную информацию о том времени мы считывали именно в таком варианте. Тому масса причин. И потому, что цветная хроника тех лет была разве что у немцев да американцев, и то чуть-чуть. И потому, что все главные фильмы о войне — черно-белые. Не только «Штирлиц» и «Старики»: тут и «А зори здесь тихие», и «Судьба человека», и «Подвиг разведчика», и «Офицеры», и «Летят журавли», и прочая, прочая, прочая.
Наконец просто потому, что все эти фильмы мы смотрели на черно-белых телевизорах и в ином варианте воспринимаем плохо. А в цвете войну видели разве что только те, кто ее пережил.
Сразу становится понятна подоплека столь бурной реакции. Дело вовсе не в святотатстве федеральных телеканалов — какая там, к монахам, десакрализация в расцвечивании? Реальным издевательством над Штирлицем занимались гораздо раньше и именно что мы с вами: или забыли анекдоты и писчебумажные копии «За окном шел снег и рота красноармейцев»?
Просто сегодня все мы, похоже, немного испугались, что эту нашу родную черно-белую войну у нас отберут.
Раскрасят все, до красных революционных шаровар включительно, и будет отныне только так.
И здесь я вам скажу так. Если вы боитесь потерять черно-белую войну в этом узком смысле, то боитесь зря. Пример Америки, где в свое время раскрасили уйму старых фильмов, свидетельствует о том, что это не более чем забава: практически все цветные версии классических фильмов там ныне благополучно забыты. То же будет и у нас: поиграются, покрасят, пока доля и рейтинг прет, а как надоест народу, бросят.
А вот если вас беспокоит исчезновение трепетного отношения к памяти о войне — вот тут порадовать нечем.
Здесь, думается мне, раскрашенные «В бой идут одни «старики» — та самая ласточка, которая к весне уже и припоздала. Колорированный Штирлиц это просто новая версия классического кино, причем самая невинная. А будут и куда более серьезные переделки. По самым объективным причинам: механизм восприятия кинофильмов за последние десятилетия действительно сильно видоизменился, и поэтому саркастические реплики хулителей: «А почему бы еще и не перемонтировать «Штирлица»? Подинамичнее сделать, экшена добавить, в заботе-то о восприятии подрастающего поколения?» — вполне могут оказаться пророческими. В конце концов, новейшая история кинематографа (и не только) свидетельствует, что порох выдумывать становится все сложнее, и поэтому все чаще и чаще кинематографисты решают не изобретать велосипед и обращаются к переосмыслению классики.
А вы как думали, откуда в творчестве столько римейков?
А так как изрядная доля нашей киноклассики это фильмы про войну, смею предположить, что новой версией «Иронии судьбы» процесс не ограничится. Будут делать римейки, будут, и именно что динамичные и с экшеном. И процесс на этом не остановится: ждут нас и приквел Штирлица (уже осенью), и сиквел «А зори здесь тихие», и спин-офф «Офицеров».
И не надо кричать про святотатство. Мне тоже очень хочется крикнуть, но толку-то? Это объективный процесс. Если вы вдруг не заметили, то оглянитесь: наша черно-белая война, в широком смысле черно-белая, где наши всегда белые, а фашисты только черные и по-другому быть не может, уходит в прошлое.
Война перестает быть сакральной, она теряет неприкосновенность.
К сожалению, наблюдающийся в последние годы взлет ревизионизма вроде книг Резуна-Суворова или недоброй памяти эскалация очернения войны художественными средствами вроде «Штрафбата» и «Сволочей» — вовсе не деятельность ворогов-вредителей. Или, по крайней мере, не только она. Если бы не была подготовлена почва, популярности суворовских сочинений нельзя было бы добиться никакой рекламой, а «Сволочи» никогда бы не стали одним из лидеров проката. Я не говорю, что с этим надо примириться и поднять лапки. Просто для того чтобы бороться с явлением, неплохо бы понимать, что оно имеет не только субъективную, но и объективную природу.
Просто в последние годы в действие вступает неумолимый «принцип прямого контакта» с его безжалостной арифметикой: три поколения и не дольше.
Просто есть безжалостный закон: память становится историей через три поколения, когда уходят последние участники событий.
К поколению, которое сейчас входит в силу, в общем-то, бесполезно взывать: «Это же ваши деды воевали!». Просто потому, что их деды не воевали. Им просто некому было подарить цветы в День Победы: они их, воевавших, не видели.
Для них ветераны — фотокарточки в семейном альбоме. Это чужие люди. К ним не приваливались под бочок перед телевизором, не выпрашивали денег на мороженое, не играли с их медалями, и дедушка не объяснял: «Эта — «За боевые заслуги», вот эта вот серьезная — «за Будапешт», а это вообще ерунда юбилейная».
Поэтому для них война примерно то же, что для нас Брусиловский прорыв или оборона Порт-Артура. Неживая история. Да, уважение, да, родство, да, чувство сопричастности. Но отстраненное.
Не прожитое.
Наше, третье поколение — те, у кого воевали действительно деды — нежданно-негаданно оказались последними хранителями живой памяти о той войне. Наша нетерпимость, наше благоговение перед черно-белой войной в немалой степени объясняется тем, что мы представляем, что было бы с дедушкой, посмотри он тех же «Сволочей». Нам этой черно-белой правды достаточно. Им — уже нет.
Время безжалостно, и поэтому дальше будут другие фильмы о войне, обращающиеся к ней без особого пиетета. Впрочем, почему «будут»? Они уже есть. Вот, например, сегодня в прокат выходит «Операция «Мертвый снег» — норвежский белибердовый ужастик о студентах, поедаемых зомби-нацистами. И не стоит кивать: мол, это норвежцы, у них не было 27 миллионов. У нас тоже скоро на экраны выйдет российско-японский полнометражный мультфильм «Первый отряд» об обладающих сверхспособностями пионерах-героях, сражающихся с материализовавшимися призраками тевтонских рыцарей, вызванными оккультным подразделением фашистов.
И не спешите клеймить, лучше честно признайтесь себе: было бы ваше возмущение столь же бурным, если бы события происходили, к примеру, во времена русско-японской войны и с вооруженными катанами самураями бились бы подростки из тогдашнего русского Харбина?
Увы, реку времени не запрудишь, а жернова истории мелят медленно, но методично.
Оптимизм внушает только одно: война (та самая, которую и сегодня называют просто «война», и можно ничего не уточнять) была для нашей страны настолько определяющим и масштабным событием, что с ней неизбежно столкнутся и те, кто родились 20 лет назад, и те, кто родятся сегодня, и те, кто родятся у наших детей. Иначе просто быть не может, миновать не удастся, обойти не получится: войной пропитана вся наша культура последнего полувека.
И выдернуть ее из прошлого дети могут в самом неожиданном месте. Посмеются, например, над мультяшными приключениями воронежского котенка с улицы Лизюкова, да и спросят у нас: «А кто такой был этот Лизюков?». А дальше — наш ход, там и посмотрим, кто мы: хранители живой памяти или просто цветного Штирлица поругать вышли.
Ну а пока — с наступающим вас. С Днем Победы. С праздником, который нельзя переименовать.
