Цивилизация
Городков провинциальных в новейшей русской литературе как минимум два. Один – безымянный, но известный — Олега Зайончковского из романа в рассказах «Сергеев и городок». Другой – известный менее, но с названием литературным и звучным – Старгород Петра Алешковского.
Топографически алешковский Старгород вполне реален. Можно карту составить по рассказам. Есть там комбинат, кладбище. Озеро неподалеку, где старгородские мужики ловят рыбу. Северные русские окрестности. И жители его – все эти Машки-продавщицы, Михал Михалычи, Светки и Райки, с их повседневными большими горестями и унылыми, но полными чувства радостями, — вполне себе живые типажи и образы, родившиеся и выросшие в литературной провинции первого сборника рассказов под названием «Старгород. Голоса из хора».
С милыми старгородскими гражданами и гражданками последних лет советской эпохи, с их бытом, покупками на рубль всего, что есть в магазине, твердой валютой в виде двухтомника Проспера Мериме, палочкой вареной колбасы и пачкой дрожжей можно познакомиться, не закрывая новую книгу Алешковского. Первый сборник публикуется тут же. Но хронология нарушена. Сначала новый «Старгород. Двадцать лет спустя». Потом старый.
Для сравнения.
Хотя сравнить, как себя чувствовали жители провинции в последние советские годы и в двухтысячные, не удастся. По той простой причине, что никто из прежних героев Алешковского до новых времен не дожил. И даже память о них ни у жителей Старгорода, ни, кажется, у самого автора не сохранилась. Не встретите вы в «Двадцать лет спустя» ни продавщицу Машку из книжного, так неудачно съездившую в свое время в Москву, налетевшую там на столичного жиголо, который за ночь любви содрал с нее триста рэ, припасенные на новые сапоги, и был наказан за это Машкиной подругой.. Ни царицу тогдашней комиссионки, оборотистую Лушку. Ни старгородского летописца, выпускника истфака Лямочкина, изъясняющегося о посиделках в парной исключительно карамзинско-щедринским стилем.
Ну и бог с ними. Тем более что новые старгородские старожилы не менее занятны, чем их предшественники. Да к тому же неизменную, несмотря на все перемены, жизнь «глубинки» сочинитель стал рассказывать, как сказку.
А с русалками, звероящерами, колдунами в любом захолустье, что реальном, что литературном, жить как-то… интересней.
Рассказчик в новой версии «Старгорода» один. Исчезла разноголосица хора прошлого сборника. В интонации повествователя более всего угадываются нотки Рудого Панька из гоголевской малороссийской этнографии.
Рассказики старгородские – такие анекдоты, байки с хитроватым прищуром. Скоморошьими присказками. С героями и современными, и лесковскими, и гоголевскими. Это, впрочем, все от той же неизменности русской жизни. Потому и в новые времена, и с другими героями все здесь так чудненько устроилось, как будто всегда так жили. То есть законы волчьи, звериные, как были, так и остались со времен цитируемых там и сям летописей 16-го века. И люди временами превращаются в зверей. Вполне даже хищных. Поедающих травоядных.
Но это не страшно. Потому что привыкли.
Есть в Старгороде городской глава. Генерал, бывший вертолетчик. За родную землю взяток не берет. И отставной вице-мэр, державший в страхе весь город, ушедший на покой, чтоб превращаться в сороку-воровку и тащить, что плохо лежит. И крепкие, но добрые местные бизнесмены, поднимающие заводы с нуля и стойко отбивающиеся от алчности и идиотизма власти. Жертвующие на благотворительность. Приучающие местное население к труду без пьянства. Что само по себе сказка. А чтоб она доверие вызывала, тут же рядом творятся настоящие волшебства. Страшный дядька-криминал превращается в лесу в звероящера и питается сырым мясом убитых зверей. А тракторист Коля Огурцов, разбивший спьяну на своей «Беларуси» бандитскую иномарку, по совету колдуньи превращается в соленый огурец, куснув от которого, бандиты двое сыграли в ящик, один превратился в обезьяну.
Жизнь в Старгороде полна и простых житейских чудес.
Например, ходят люди одинокие мимо друг друга, потом глазами встречаются, влюбляются и счастливы. А если кто кого бросил или стал со свету сживать – всегда можно превратиться в русалку или гигантского сома, чтобы помогать обиженным и наказывать изменивших. Жизнь как чудо и объединяет два алешковских Старгорода.
Только надо уметь видеть эти чудеса. И автор, расписав волшебным карандашом сказочную жизнь Старгорода, обещает устроить такой же праздник в иных землях, которые не хуже старгородских и есть по всей России.
Петру Алешковскому удалось то, что оказалось не под силу и свело с ума Николая Васильевича Гоголя, так и не сумевшего представить читателю повесть, в которой явится «несметное богатство русского духа… муж, одаренный божескими доблестями, или чудная русская девица» и т. д. Сладить с грязью волшебством, никого в, общем-то, от нее не отмывая. Не любить людей черненькими, а уметь увидеть у них беленькое внутри.
А тут как не пиши – все равно получится сказка.
И определение «современная» ничего не добавляет и не извиняет.
Сказки у нас всегда современны. Иначе жизнь светлую, в которой все устраивается справедливо и не как в жизни, не опишешь и не создашь. Просто иногда так глубоко мы в реальной нашей грязи вязнем, что мир засыпает без побасенок и сказок очень хочется.
В последнее время жанр становится необычайно популярен. Их многие сегодня пишут. Современные сказки.
Петр Алешковский. «Институт сновидений». М.: «Время», 2009.
