Цивилизация
Флегматичный мужичок Хань Санмин (Хань) приезжает в провинциальный город, чтобы найти жену и дочь, которых не видел шестнадцать лет. По старому адресу, однако, уже плещутся воды гигантского водохранилища. Дочка уехала учиться. Жена, закабаленная долгами, плавает туда-сюда на какой-то барже. Суть да дело, мужичок, дабы оплатить гостиницу, нанимается в команду веселых ликвидаторов рушить кувалдой еще не затопленный микрорайон.
В то же время и с той же целью — повидать оставленного мужа — приезжает на место грядущего потопа скромная медсестра Шень Хон (Чжао). Муж, объевшись груш, женой манкирует, раскапывая где-то поблизости артефакты древней китайской цивилизации, которые тоже обещают затопить. Истории, хоть и не связанные сюжетно и сами по себе не ахти какие важные, перекликаются милым абсурдизмом (разрушение кувалдой дома, комнату в котором надо оплатить, разрушая его кувалдой) и ненавязчивым лиризмом (жена расстается с мужем, танцуя прощальный вальс на фоне жизнеутверждающих циклопических сооружений типа ДнепроГЭСа). А главное — и общим гением затопляемого места, которое воспел в стихах китайский Пушкин поэт Ли Бо (которого в фильме, если не ошибаемся, даже цитируют). Как, впрочем, и должно быть в натюрморте.
Последний случай такого лиризма наблюдался, кажется, в каком-то совсем уж древнем советском исполнении.
Вспоминается тут и меланхоличное «Прощание с Матерой», и оптимистичные мелодрамы о советских гражданах, начинающих новую жизнь в брутальных природных декорациях с освоения целины и постройки Уралмаша. Абсурдизм и тысячелетие на дворе, однако, нынешние, да и страна другая. По телевизору, регулярно всплывающему в промежутках между историями мужей и жен, крутят Мао, замыслившего мощный гидроузел, и тут же — нестареющие гонконгские боевички, на чьих героев мечтают походить строители гидроузла. В оставшихся промежутках над городом летают НЛО.
Обязательно посмотрите «Натюрморт».
По нынешним-то временам, если за уплаченные перед киносеансом деньги тебе покажут не цирк-шапито, а просто художественный фильм, это уже можно считать большой удачей. А если покажут китайский фильм, одобренный жюри на венецианской Мостре, то это уже триумф искусства и именины сердца. Кажется, что не отдай венецианцы «Золотого льва» китайцу Чжанке Цзя, наши прокатчики так бы и держали страну в неведении, что есть такой режиссер, такой кинематограф, такое направление в кинематографе, как китайская «новая волна». Да и вообще Китай как современное государственное образование, где женщины умеют не только рассекать по воздуху с мечами, злоумышляя против императора, но и банально развешивать на веревке стираную кофточку на фоне бетонного долгостроя, поражающего своей диковатой монументальностью. Но в котором, на самом-то деле, прячется действующий звездолет.
Такой вот натюрморт получился — с сюрпризами.
Когда глядишь на него, мысли зарождаются немного грустные. Даже не из-за полутора миллиардов китайцев, которые то ли встретились, то ли разошлись. Скорее из-за их исторических соседей, которые никак не разойдутся. Как бы ни были хороши Уралмаш и Днепрогэс, но воссоздать на экране столь уравновешенную и непротиворечивую художественную композицию, где на одном куске удивительного по красоте пространства сходятся в мифе прошлое народа, его настоящее и будущее, тому же советскому кино, чего уж там, не удалось. Хотя убедительные попытки были.
Российскому же кино не удается категорически. Так чтобы и председатель Путин полюбил бы Эйзенштейна, и Братскую ГЭСС воспел тысячу лет назад поэт Иосиф Бродский, и все друг друга бы любили, несмотря на то что расстались навсегда. Это вообще мало кому удалось. Французам с их Парижем 60-х, в который очень хочется. Американцам с Нью-Йорком 70-х, в который хочется невозможно как. Китайцам с их сумасшедшим натюрмортом из гор, воды и НЛО, внутри которого очень бы хотелось оказаться. Именно сейчас — в 2007-м.