Цивилизация
Остров, как известно, — часть суши, окруженная водой. Интереснее всего здесь вода и все то, что в ней плавает. На сцене изгнания Петром Мамоновым беса из вдовы моряка возникает чувство, что в здешних водах водятся крокодилы покрупнее тропических.
Во время войны сухогруз с углем наткнулся на немецкий корабль. Замерзшие немцы устало выкопали из угля спрятавшихся русских и заставили одного из них расстрелять другого, а потом взорвали баржу к черту. Стрелявший выжил, был подобран монахами местной обители и к 70-м годам прошлого века превратился в брата Анатолия — шального мужика без зубов, кочегара обители, юродивого, к которому миряне прибывают за советом и помощью. Обращаться к святым — дело опасное, и советы его частенько заставляют богомольцев бежать без оглядки. Неловко с братом Анатолием и братии — главным образом, ключнику и настоятелю, маленько погрязшим в суете и гордыне. Да и самому Анатолию с собой неловко — душа болит сильно, убиенный морячок покоя не дает.<1>
Будет, однако, страдальцу в конце успокоение.
Собственно говоря, формула «Лунгин + Мамонов = Любовь» объяснений не предполагает — людям, знакомым с творчеством обоих, все должно быть понятно и так. Павел Лунгин всегда немножко стыдно к месту: будь то «Такси-блюз», «Олигарх» или «Свадьба» — высказывания режиссера появляются удивительно вовремя. Всегда немножко гжель, его фильмы — товар принципиально экспортный. Это, в общем, не грех: в Китае «Тигра и дракона» принято презирать за то же самое, а чувство, будто кто-то с выгодой продал твое законное утреннее похмелье, — жадность: продал и продал, не украл же. Мамонов, в свою очередь, тоже фигура понятная — радиоактивный изотоп, отшельник, разверзатель бездн, а уж сторожем он при безднах тех или законным владельцем — не суть важно. И все должно было пройти с «Островом» по накатанной, но не пошло — удивление от фильма остается.<2>
Все ж таки про святых снимать — не яйца красить на Пасху.
Непонятным образом история о вине, судьбе и искуплении превратилась во что-то совершенно другое. Трагические ландшафты Севера, купола и кресты, ласковый Сухоруков в роли настоятеля и порывистый Дюжев в роли ключника — это понятно, как и душеспасительный пафос. Непонятно другое. Чуть не против воли создателей открылась заслонка в некие сопредельные пространства, отчего «Остров» становится едва ли не православным хоррором. Когда Мамонов выхухолью какой-то перекликается с юной вдовой, что везут к нему на лодке по холодному морю, а она ему со смехом отвечает, когда он манит ее за собой смешливым «цып-цып-цып», а женщина радостно за ним бежит, а потом понимаешь, что беседовал-то монах со зловредным бесом, засевшим в душе гостьи, — это по-своему пострашнее «Экзорциста». Да и метания отшельника с тихим завыванием по мхам и валунам, и когда он чертей гоняет в котельной — искренне не по себе становится.<3>
Вместо очередной притчи о распятом и раскаявшемся разбойнике из «Острова» этого прорастает история о том, что чудо всегда ужасно, а святые — самые пугающие существа на свете. Разглядывать ли ее или отвлекаться на Дюжева, плывущего по морю с высоко воздетым крестом, — дело выбора.