Цивилизация
Старшеклассник Брендан, флегматичный юноша, не дурак поспорить и подраться, обнаруживает в загородном ручье мертвую блондинку Эмили, свою бывшую герл-фрэнд, с которой он, поспорив и подравшись, надумал вроде помириться. Чувства к девушке еще сильны. Трагедии предшествовал таинственный звонок… Рекрутировав в качестве разведки ботана-одноклассника в роговых очках, Брендан выходит на охоту. Прогуляв уроки, разумеется.
Охота превращается в бойкий забег по лабиринту в пределах школьного двора, где минотавр — почитатель Толкиена местный героиновый король Штырь, печальный юноша-гот с тростью и в ботинках «мартенс». А из-за угла спортзала и столовки выныривают то злобный панк, то двусмысленный директор школы, то школьная фам-фаталь, то функционеры драмкружка, то драг-диллер с ножиком.
Герои, когда не стреляют репликами от бедра, бьют друг друга кулаком в лицо. А когда не откупоривают виски, кушают кукурузные хлопья с молоком. Над всем этим зимнее калифорнийское небо, а в центре роковой шмат прессованного героина, на профессиональном жаргоне — brick.
Таков «Кирпич» — симбиоз виски с молоком, двух несопоставимых и неравноценных жанров американского кино. Почтенного «нуара», которого если и принято тревожить, то лишь сдувая пыль и соблюдая в кадре положенные церемониальные условности, в которые верить глупо, но восторгаться можно хоть до бесконечности (как восторгался Родригес в «Городе греха»). И школьных игр в «стариков-разбойников». Была, может помните, забава такая, когда одна молодежь рыскает по кустам и закоулкам, оставляя непонятные стрелки на асфальте. И вот представьте, что молодо-зелено, отбегав по школьному двору с мелком, напускает на себя мрачнейший вид, устраивается в глубоких креслах чуть ли не с сигарой и брякает что-нибудь вроде «кончай болтать, налей мне лучше выпить».
Виски и поменьше молока? Или молока — побольше виски?
Самое удивительное здесь не то, что дебютант-режиссер Райан Джонсон на такой коктейль отважился, а то, что получившийся симбиоз работает. И не важно, кто кого здесь больше скрашивает и оттеняет: отнимите один из компонентов, и конструкция развалится. Без нуара получится всего лишь кампус-муви, какая-то сомнительная школьная интрижка, прямо скажем — худосочная, накидай в нее хотя бы и не два трупа, как в «Кирпиче», а целый морг блондинок и торчков. А нуар… Если не выливать его в молоко бутылками, а добавлять по капле, то положенные условности тоже можно соблюсти. Чем режиссер, актеры, оператор и даже звукооператор весь фильм, вообще-то говоря, и занимаются (поверьте, так часто и навязчиво волосатый микрофон, вечный спутник независимого кинематографа, не нависал над героями еще нигде).
Кому-то, впрочем, такое сочетание может и не понравиться. Дело вкуса. Но важно здесь не это.
Фильм «Кирпич» — показательный пример воспроизводства киномифов, когда две идеологии, совершенно разные по возрасту и содержанию, начинают вдруг взаимодействовать и понимать друг друга с полуслова.
Понимают их и те, кто живет на противоположной стороне Земли, а кирпичу и виски предпочитает бутылку водки и обухом по голове. Ничего плохого, но ведь и новая мифология из этих двух предметов национальной гордости не рождается почему-то категорически. Из свежих примеров: пробовали, например, переселить древнего Хоттабыча в квартиру московского хакера — не получилось: старик умер где-то на пол-пути, хотя еще лет сорок назад рвал чудо-волоски. Или «Девятая рота»: никто не сомневается в советских подвигах двадцатилетней давности, но сейчас какие-то уж слишком фарфоровые зубы у старшины Бондарчука. Порвалась связь времен. Американцы заделывают дыры кирпичами, русские испытывают эйфорию, скача по донской степи на меченосце и колошматя вилкой в грудь.