Цивилизация
В российской провинции летом все силы уходят на огородничество и собирательство — заготовки идут полным ходом, грибы, охота, рыбная ловля… И по моим наблюдениям, население озабочено покупкой закаточных крышек куда более, чем политической или социальной жизнью. В учреждениях отпуска, тетеньки, которые обычно выдают справки и выписки, отправляются «отдыхать» — крутить, закатывать, солить, мариновать.
Однако в этом году в сонной жизни приволжских городков и поселков происходит неслыханное бурление. Представители местных коммунистов, ЛДПР, «Справедливой России» и несистемной оппозиции с начала июля проводят митинги, на которые наконец-то выходит местное население, требующее отмены реформы и отзыва депутатов, за нее голосующих. Кое-где требуют отставки уже не только правительства, но и разгона Думы, запрета «Единой России». А несколько местных единороссов публично объявили о выходе из партийных рядов в знак протеста (о таком прежде и не слыхивали).
Сходы и собрания, прошедшие в Юрьевце, Шуе, Наволоках, Заволжске, Пучеже пока не слишком многочисленны, но ясно показывают, что людям эта повестка не безразлична.
Муниципальные власти стараются ситуацию не усугублять, но и явной агитации за реформу не проводят, пытаясь уйти от прямой ответственности за решения федерального центра. 9 сентября в стране муниципальные выбора, а в Иванове, Владимире, Нижнем Новгороде, например, будут выбирать губернаторов, так что местные коммунисты и ЛДПР все делают, чтобы непопулярная реформа ударила по их конкурентам из «Единой России».
Пенсионная проблема оказалась одной из самых болевых точек за последнее десятилетие: ошибка авторов реформы в том, что они рассматривают вопрос о пенсиях в русле глобальной экономики, обсуждают увеличившуюся продолжительность жизни и непосильный груз социальных обещаний, в то время как для жителей глубинки сегодня пенсия является способом выживания.
Именно в небольших населенных пунктах, где работы нет или она очень малооплачиваемая, вопрос о сроках получения пенсионного пособия стоит особенно остро. И не потому, что люди там хотят выйти пораньше на заслуженный, как прежде говорили, отдых, а по другим причинам, о которых наши экономисты, видимо, не подозревают.
Пенсия в наших краях имеет почти сакральное значение. Иной раз люди работают буквально за копейки, за две тысячи — на почте, за пять — в охране, за восемь — в котельной, причем вполне нормальные люди, которые могли бы на подсобном хозяйстве или мелкими ремонтами у дачников заработать (и зарабатывали) гораздо больше. Но на вопрос, стоит ли каждый день, в любую погоду, по бездорожью, часто пешком за много километров ходить на неинтересную работу, за которую почти не платят, мне отвечали: «А как же пенсия?»
Да, пенсия маленькая, горожане, работающие за зарплаты в 50 и более тысяч, и представить себе не могут, как важно людям, по-настоящему скудно живущим, получить эти дополнительные восемь-девять тысяч рублей, которые почти удваивают реальный доход.
Работы мало, и за нее держатся именно потому, что боятся прервать трудовой стаж. Ну а если поблизости работы нет вовсе (а это частая ситуация в депрессивных дотационных районах), а ездить за тридевять земель на вахту — чтобы, например, две недели стоять в Москве за станком и жить в общежитии нет уже ни сил, ни здоровья — пенсионного пособия тем более ждут как манны небесной. Для многих это единственный за всю жизнь гарантированный финансовый скачок в скромном семейном бюджете: начисление скромной, но постоянной суммы дает небольшую передышку в вечном поиске заработка.
Моя деревенская соседка до пенсионного возраста пока не дожила, но и никакой работы у нее здесь нет, зато есть дом и огород, на котором она выращивает картошку и огурцы. Ее дочери, живущие в городе, взять ее к себе не могут — квартиры съемные, зарплаты скудные, дети малые, зато охотно подкидывают внуков на лето. Некоторое время она пожила в общежитии в Подмосковье, работая упаковщицей по схеме 6/1 по 10,5 часов, где ей обещали платить 35 тысяч рублей грязными, но половину вычитали за еду, проживание. Когда до получения пенсии, которая решила бы ее проблемы с оплатой электричества и покупкой дров, ей оставалось пару лет, она вернулась домой, тут хотя бы есть своя кровать и своя картошка, и с тех пор хватается за любой приработок — огород вскопать, траву покосить, дом убрать, (да, налогов с этих денег она не платит, их едва хватает на то, чтобы не умереть с голоду). Понятно, что дополнительные годы поденщины не прибавляют ей социального оптимизма.
Еще одна местная жительница имеет работу уборщицы в пансионате, и хотя она уверяла меня, что, как только придет срок выхода на пенсию, тут же работать бросит, продолжает ходить на службу. Я ее спрашиваю, что же это, жаловалась на боли в ногах, в спине, дескать, трудно уже убирать и мыть большое помещение, а теперь вроде бы и нормально, все работаешь? А она мне объясняет, что впервые в жизни у нее появились деньги, что ее зарплата плюс пенсия обеспечивает ей тот доход, о котором она мечтала — около восемнадцати тысяч в месяц.
Теперь она откладывает деньги на новые оконные рамы и еще мечтает переложить фундамент под избой, ну и может быть даже купить стиральную машину.
Бывший счетовод колхоза, женщина с образованием, теперь ветеран труда, в свои восемьдесят лет получает очень большую для наших мест пенсию — более 20 тысяч рублей. Здоровье у нее слабое, давление высокое, надо бы сделать операцию на сердце, а еще — удалить катаракту, но пока не наладится давление, врачи оперировать не будут, говорит она. А жить-то нужно — внуки еще маленькие, дочь тоже не здорова, зять недавно в аварию попал, теперь ему нужно выплатить штраф, а где денег взять? Только у бабушки, из ее неслыханно огромной пенсии. И богатая старушка отстегивает и внуку, и зятю, и дочери — мечтая, что они сами скоро начнут получать от государства пенсионное пособие, и тогда она сможет, наконец, заняться своим лечением и будет покупать в автолавке не только вафли, но растворимый кофе и конфеты.
На бабушкину пенсию живут в другой маленькой семье, где внучка — школьница, а дочь — медсестра в массажном кабинете санатория, поэтому непопулярные в наших широтах полгода, то есть весной в распутицу и осенью в грязь, когда в санатории пусто, ей выплачивают неполный рабочий день, а полная ее ставка — семь тысяч пятьсот рублей. В больнице платили бы 15 тысяч, там есть вакансия, но до больницы надо ехать два часа на автобусе.
Самые смелые, активные, энергичные, конечно, уезжают в большие города, получают профессии, становятся военными, полицейскими, пожарными, но не всем повезло. Есть и те, кто в силу самых разных обстоятельств остался в неперспективной России — где нет ни рабочих мест, ни социальной и медицинской помощи, и пенсия там — последняя надежда на социальную справедливость. На маленькую, но все же надежную гарантию послабления — именно тогда, когда вроде все еще при тебе, но здоровье начинает сдавать, силы убывать, — раз, и приходит помощь от государства. Людей это утешает. Позволяет чувствовать себя уверенней. Когда людей лишают этого утешения, они теряют веру в справедливость. Вера эта, воспитанная поздним социализмом и неуклонным обещанием повышения уровня жизни трудящихся, давно стала архаикой, но на этой архаике как раз и построена вся новая российская государственная идеология.
Те, кто попадает под реформу, у кого получение этого социального пособия на бедность откладывается на год, два или три, чувствуют себя обманутыми. Можно сколько угодно говорить о том, что государство не дойная корова, что обеспечение собственной старости — в сущности, дело собственных рук, что если всю жизнь работать на низкооплачиваемой работе и не предпринимать усилий для изменения жизни, то можно умереть под забором — все так, но у людей другой опыт, они жили в надежде на тот минимум, который им был обещан.
В наших местах еще живы те люди, которые помнят, что колхозники от государства пенсии не получали, и каким важным был тот момент, когда все же им ее стали платить.
Да, нынешние отложенные пенсионеры в те времена были детьми, но про главное завоевание социализма они помнят. Они пережили отмену колхоза, съездили на работу в шахты и на заводы, вернулись, потому что шахты и заводы прикрыли. А теперь их лишают — кого на три года, а кого и на пять, законного, как они думают, права.
Как бы мала ни была их пенсия, она не лишняя. К тому же, помимо денег, в отличие от зарплаты, исправно приходящих на карточки раз в месяц, есть еще и льготы. Пенсионеры получают возможность не платить налог на недвижимость, скидки на лекарства и лечение, даже маленькие послабления на цены в супермаркете — тоже учитываются. Это богатым людям не важно, что в супермаркетах до полудня пенсионерам скидка 5%, а бедным — прибыток.
Угроза отодвинуть желанный приз за многолетнюю трудовую повинность вызывает тревогу и беспокойство. Рушится последний оплот социального утопизма в душах наших соотечественников, которым вышестоящие товарищи постоянно внушали, что если ни во что не вмешиваться, не суетиться, не проявлять инициативы, то награда придет сама — в виде гарантированной добавки к любому заработку, без личного участия, для всех одинаково. Последний оплот советской системы — уравнивающая государственная пенсия — на самом деле является социальным пособием по бедности, отмена или откладывание которого способно вывести из строя всю систему государственного патернализма.
Я не думаю, что волна протестов, нарастающая в регионах, сможет привести к отмене намеченных преобразований, для этого она слишком слаба и не организована. Но эмоционально отношения уже обострены, и снять это ожесточение невозможно, не модернизировав систему. В силу сложившихся обстоятельств сегодня модернизация не возможна ни сверху, ни снизу, а это значит, что узел проблем будет заворачиваться все туже.
