Цивилизация
Экономист-публицист Нуриэль Рубини, сделавший себе имя жуткими прогнозами, перенес понятие «идеальный шторм» (каковым называют, например, слияние нескольких усугубляющих друг друга метеорологических факторов) на глобальную экономику. «Идеальный шторм», по Рубини, — это коллапс еврозоны, синхронированный с рецессией в США, стагнацией в Китае и остановкой нефтедобычи на Ближнем Востоке. Если такой кошмар и в самом деле грянет, то человечество выйдет из этого кризиса совершенно не таким, каким было прежде.
В ужасы всепланетного идеального шторма можно верить или не верить, но формула у американского предсказателя получилась интересная. Хотя бы потому, что у нас дома что-то похожее однажды уже случилось в конце 1990-х.
В нашем дефолте разом слилось все: падение уровня жизни народа и потеря сбережений мидл-класса; всеобщее отвращение к государственной системе и ее вождям; раздрай в верхах; окончательный крах надежд, возлагавшихся на постсоветскую версию нашего капитализма, а также еще многое и многое, что созревало по отдельности в предыдущие годы и синхронизировалось летом и осенью 1998-го.
Если идеальный шторм — это сочетание всего самого худшего, что только можно придумать, то наш тогдашний шторм сильно не дотянул до идеала. Однако его вполне хватило, чтобы сделать смену системы правления и последующее отречение от «проклятых 90-х» абсолютно неизбежными. Между днем дефолта и днем назначения премьер-министром Владимира Путина прошел год без одной недели.
Теперь обратимся к нашему сегодня. Копятся ли у нас проблемы, которые, слившись друг с другом, создадут схожий по масштабу общественный шторм? Безусловно, да. Вопрос только в скорости их созревания и в синхронизации их обострений. Более или менее точно прописать в календаре можно всего одну из них. Единый день голосования 8 сентября так или иначе станет датой роста общественного напряжения.
В Кремле, как недавно выяснилось, соревнуются две группировки — «силовики», считающие, что победа над политическими конкурентами достигается путем передачи их в руки правосудия, и «политики», намеренные добиться того же самого с помощью грамотного управления выборными процедурами. При всем различии инструментария эффект от фирменных мероприятий тех и других будет довольно схож.
Массам почти одинаково не нравится как фабрикация дел против опальных политиков, так и фабрикация их поражений на выборах. Сентябрьский день голосования, какими бы путями к нему ни пришли, станет вехой недовольства. Но вряд ли это недовольство будет само по себе настолько сильным, чтобы всерьез потрясти устои. Разве что слегка их встряхнет. Но ведь эти устои сейчас расшатываются вовсе не одними выборными страстями. И даже не ими в первую очередь.
Федеральная власть под своими коврами если еще и не раскололась, то уже явно расслоилась. Помимо споров о технике обращения с народом набирает обороты межклановая борьба за преемничество в будущем, за продвижение своих людей на ключевые позиции в настоящем и за удушение кланов-конкурентов.
Общая неясность новой ситуации для самого Путина иллюстрируется тем, как неуверенно он подступается к перекомпоновке правительства, хотя по многим аппаратным признакам, не говоря о деловых соображениях, ее вроде бы пора провернуть уже в этом году. Но слабый и лукавый премьер-министр, не управляющий собственными ведомствами, оказывается именно поэтому удобной фигурой. Продвигать на его место технического премьера вроде как не время, а премьера нетехнического — тем более не время, ведь это станет нарушением равновесия, и без того уже расшатанного.
Региональные верхушки при всей своей трусости тоже выходят из оцепенения. Достаточно сравнить их сегодняшних с теми, какими они были лет пять назад. Помимо выводящего их из себя федерального кадрового нажима все явственнее актуализируется проблема передела доходов между центром и местами. Навязанная Кремлем в начале нулевых пропорция раздела денег откровенно устарела.
Переваливание на региональные бюджеты выполнения путинских предвыборных обещаний, чем сильнее на нем настаивают, тем острее воспринимается на местах как поступок не по понятиям. Неспособность центра прижать федеральных лоббистов и поделиться с регионами доходными источниками выводит местную номенклатуру из себя. А убожество «конструктивных идей» вроде предложения изъять у местных самоуправлений часть налога на физлиц и отдать отобранное регионам только злит местные верхушки. Неизвестно, когда эта подспудная злость вырвется наружу, но теперь уж вряд ли придется ждать много лет.
Однако разложение властной вертикали, даже и в сочетании с очаговыми вспышками оппозиционной политической активности, еще не создают того шторма, который сносит систему. Настоящий шторм вряд ли возможен без глубокого всенародного разочарования. А оно произойдет только в тот момент, когда широкие массы осознают, что путинскому процветанию пришел конец.
Последний бюллетень Центра развития ВШЭ изобилует «кризисными» сентенциями: «с точки зрения динамики издержек российская экономика находится у кризисной черты… Убытки способствовали снижению сальдированного финансового результата экономики на 30% к соответствующему периоду прошлого года… Запас прочности платежного баланса оказался исчерпанным, и в дальнейшем перед Банком России будет стоять развилка: или плавная девальвация, или снижение валютных резервов…» Один из разделов обзора по совпадению даже так и назван: «Затишье перед штормом».
Если со всем этим согласиться, то стагнация экономики уже налицо, а до спада рукой подать. Однако народ никакой стагнации в упор не видит, а уж кризиса и вовсе не предчувствует. По крайней мере, если взять на веру сообщения ВЦИОМа о том, что перспектива ослабления рубля интересует и тревожит только меньшинство сограждан. Что более или менее всерьез боится потерять работу лишь каждый четвертый против каждого третьего пару лет назад. И что резкое снижение уровня жизни считают реальной перспективой те же 22% опрошенных, что и в самые жирные годы.
Причина такого глубокого контраста между настроениями и предвидениями специалистов-экономистов, с одной стороны, и простолюдинов, с другой, не только в том, что зловещие прогнозы из уст ученых выслушиваются нашей интеллигентной общественностью с большим доверием, чем благостные, а поэтому и изготавливаются охотнее. И не только в том, что близкая к Кремлю опросная служба формулирует свои вопросы и препарирует полученные ответы такими способами, чтобы высочайший читатель лишний раз не огорчился.
Народ действительно не получил еще возможности прочувствовать кризис. Ведь для простого человека какой-нибудь «сальдированный финансовый результат экономики» — это сущая абстракция.
А вот его уровень потребления усилиями потерявших чувство реальности властей даже и сейчас продолжает расти. Он растет вопреки всякой хозяйственной логике, вопреки стагнации российской экономики — благодаря отказу госказны от любых перспективных расходов, путем выгребания последнего из региональных бюджетов, через рост внешних долгов госмонополий и госкорпораций, с помощью бума потребительских кредитов, а также и всеми прочими ответственными и безответственными методами.
Эти отчаянные приемы заведомо непригодны для долгого употребления. Деньги в бюджетах всех уровней уже иссякают. Искусственно созданные рабочие места начнут упраздняться, и безработица станет повседневной угрозой. Кредитный бум, сообразно правилам экономической науки, сменится крахом. Взять новый кредит станет невозможно, а расплачиваться по старому — трудно. Простой человек, который, не имея валютных накоплений, был безразличен к курсу рубля, обнаружит, что серьезная девальвация влечет не менее серьезное подорожание импортных товаров и продуктов, которыми пользуются все поголовно. Уровень жизни широких масс пойдет вниз, и притом ощутимо и надолго. На все это наложится еще и крах ожиданий. Ведь, как правильно докладывает ВЦИОМ, народ по безумному внушению свыше ждет вовсе не трудных времен, а, напротив, легких и сладостных.
Всего вышеперечисленного будет, пожалуй, уже достаточно для полноформатного общественного шторма. Но при условии, что эти проблемы сольются воедино и начнут восприниматься массами как новая, непривычно суровая картина мира, нисколько не похожая на прежние декорации, размалеванные начальством в розовенькие цвета. Ведь кризисные факторы, экономические, социальные и политические, созревают в большинстве своем порознь, и невозможно предсказать, когда тот или другой из них по-настоящему войдет в действительность. Для одного из них это вопрос ближайших месяцев, а для другого — может быть, и пары-тройки лет.
Главный кошмар для начальства (если допустить, что оно вообще хоть сколько-нибудь думает о завтрашнем дне) — это синхронизация всей массы «штормовых» факторов. По одному с ними еще есть надежда как-то справляться. Но при их слиянии кризис сделается неодолимым и изменит систему до неузнаваемости.
Можно, конечно, пытаться возглавить процесс хотя бы на ранних его стадиях, раз уж нет надежды его пресечь. Это именно то, что в конце 90-х частично удалось режиму немощного и всеми осмеянного Ельцина. Но ведь profession de foi действующих наших властей — не подчиняться истории, а навязывать ей что-то свое. Для исторического шторма, будь он идеальным или нет, специализация самая неподходящая.
