Цивилизация
В российской оппозиционной политике сформировался целый класс людей, никогда и ни при каких условиях не терпящих «сложного» мнения. Выступая против Путина, ты должен безоговорочно поддерживать всех его противников, от Порошенко до питерских городских сумасшедших. Если российское ТВ эксплуатирует тему преступности среди иммигрантов в Европе, ты должен поддерживать новый приток беженцев. Не уважаешь правительство — ругай все его инициативы без разбора. Не хочешь жить под антисанкциями — дави в ответ российские помидоры. Не любишь Собянина — высмеивай новые бордюры, широкие тротуары и снос палаток. Да не забудь напомнить, какой красивой Москва была при Лужкове.
Алексей Навальный опубликовал новые данные о том, сколько денег мэрия платит за свой пиар. И на этом основании заявил, что все, кому нравится благоустройство Москвы, куплены. Все!
Надо же. А мне новая Москва нравится больше старой, поэтому я про Тверскую хорошо написала без денег мэрии. И без денег летом 2013 года я Навального в прямом эфире «Дождя» (организация включена Минюстом в список иноагентов) спрашивала, почему в своей предвыборной агитации он ряд фактов замалчивал. Если верить блогу Навального, всю весну и лето 2012 года политик расследовал московскую дорожную коррупцию и «плиточные» подряды. А потом — как отрезало. Свое выдвижение в мэры через подписи муниципальных депутатов Алексей Навальный объяснял острой необходимостью получить для оппозиции эфир и легитимную трибуну. И что он с этой трибуны нам рассказывал? Всю избирательную кампанию мы слушали панегирики бодрым волонтерам и агитационным кубам. Еще мы много слушали о том, как хорошо заживут москвичи при мэре Навальном. Как им плохо жилось при мэре Собянине, Алексей Анатольевич, помнится, не рассказывал. Зато теперь клеймит всех, кому понравились проложенные в его же районе Марьино велодорожки.
Если господин Навальный и впрямь собрался в президенты, а не разыгрывает перед нами многоактную пьесу, меньше всего ему стоило бы своими наговорами портить репутацию тех немногих журналистов, кто ее сам себе еще не испортил. Некоторые из «чистых» журналистов выступили с поддержкой столичного благоустройства. И тут же были очернены.
Я, если честно, уже давно не представляю, какое будущее построят для нас те, кто в существовании бескорыстных оппонентов со «сложным» мнением сомневается.
Как ни странно, но у российского большинства, у тех десятков миллионов в меру аполитичных, необразованных и недальновидных наших сограждан, которые проводят дни перед телевизором, мнение комплексное и куда более сложное. Они знают об инфляции и плохом сыре, при этом считают, что «нужно потерпеть», «может, наладится» и «в Крыму тоже люди». Они видят нескончаемую разруху под своими окнами, но голосуют за Путина, потому что многое изменилось и «ведь раньше было хуже». Те самые телезрители, не в пример Навальному, считают, что митинговавшие оппозиционеры — глупые, молодые, не знают жизни либо имеют интересы, слишком расходящиеся с интересами народа.
Единицы заявят, что сторонников честных выборов купил Госдеп.
Большинство либерального истеблишмента (раньше для них было отличное слово — демшиза) уверено, что другое мнение может быть только у платных пропагандистов либо у тех, кто смотрит на ночь их передачи. Наш условно прогрессивный класс не может вырваться за пределы дихотомического мышления.
Идущий в связи со спекуляциями о смерти Каримова спор о перспективах авторитарного режима, при котором лидер уходит с поста сразу на реанимационную койку, тоже ведется в дихотомической системе. Сторонники руководителя благотворительного проекта «Нужна Помощь.ру» Мити Алешковского кричат: «Если не Путин, то война», а крыло Алексея Навального зачем-то противопоставляет этому: или Путин до самой его смерти и война, или молодые крепкие политики, успевающие легитимно менять власть при Путине. Но если первое утверждение неочевидно, то второе — абсолютно ложно. Ситуация сложнее: мы не можем менять власть легитимно, время, когда меньшинство могло влиять на власть бескровно, упущено. У нас нет никаких инструментов влияния. И это самая страшная трагедия как для сегодняшней России, так и для всех ее соседей и партнеров. Мы находимся в сверхсложной политической системе, о ней нужно говорить сложно. И исходить нужно из сложности проблемы, а не из ее простоты.
Любые упрощенные конструкции по типу «или, или» приведут к огромным жертвам, потому что вводят людей в заблуждение.
Тенденция все упрощать в голове до примитивных конструкций — следствие непрерывной многолетней пропаганды. Скоро будет ровно 100 лет с тех пор, как людям промывают мозги. Причем подряд, потому что и в перестройку, и при Ельцине пропаганда никуда не делась и не ослабла — она просто меняла вектор. Неудивительно, что эти 100 лет сильнее всего ударили по тем, кто с пропагандой имел больше дел: по интеллигенции, бывшей партийной номенклатуре, советским богачам — у них были телевизоры, они читали газеты, сами писали пропагандистские статьи, от диктора до отличника, выпускавшего стенгазету в красный школьный уголок, все участвовали в производстве пропаганды.
Тогда как простой народ телевизоров покупал мало, газет читал немного, за пленумами ЦК не следил. У темного народа иммунитет против пропаганды ниже, но и контактов с заразой меньше. Условная же оппозиция сегодня — это преимущественно потомки образованных советских людей, которые научили деток, что второго правильного мнения не бывает. Или, или!
Интеллигенты, поколениями, десятилетиями прессуемые пропагандой, последних лет давления не выдержали и сдались. Много уважаемых россиян лично пожелали мне всяческих несчастий только за то, что я, несмотря на все беды Украины, не хочу писать «в», а продолжаю по-русски писать «на». В их биполярном мире ты либо с Путиным, либо «в Украине». Заявлять, что проделки Путина с правилами русского языка никак не связаны, сегодня опасно. И радоваться, что теперь, приехав в Москву, можешь прогуляться с детьми по Замоскворечью, присесть и выпить в сквере кофе, нельзя — назовут продажной сволочью.
Кремль ужасен, кровожаден, нетерпим, но в сегодняшней власти у меня нет ни одного личного врага, ни одного личного знакомого, ни одного человека, кто бы успел меня лично оскорбить, лично со мной поспорить или пригрозить лично разобраться. За все те годы, что я пишу о российской общественно-политической жизни, мои конфликты со сторонниками Кремля сводились к паре нападений настоящих сумасшедших, гастролирующих на путинских митингах, и к мелким выпадам интернет-виртуалов и троллей. Но ни один из лично знакомых или просто очных собеседников при защите Путина и традиционных ценностей не выплескивал на меня столько ненависти, злобы и оскорблений, сколько я получила от противников собянинских лавочек, сторонников открытой Европы или уехавших на Украину апологетов татарского Крыма.
Митя Алешковский для описания мыслей, чувств и верований своих оппонентов, которые за утверждение, будто смерть президента приведет к гражданской войне, назвали его кремлевским наймитом, подобрал хорошее слово — озверение. В своей усталости от Кремля люди озверели. При этом они постоянно объясняют нам, что мы живем среди озверевшего большинства. Я слушаю и не знаю, что с собой поделать, ведь мне лично звери пока попадались как раз из числа меньшинств.
Я вообще не знаю, что мне делать. Потому что не верю в изменения в нашей стране. Политических перемен всегда добивается просвещенное меньшинство. Наше же меньшинство часто самоуверенно, полно злобы, живет в выдуманном упрощенном мире и не терпит никаких возражений. Такое меньшинство ничего не родит, кроме новой волны цензуры и репрессий. Наверное, я так и буду каждую минуту жить в страхе: перед этой властью, перед сменой ее на другую, еще более кровожадную власть.
Страна, в которой политики не терпят противоречия даже в пору, когда являются всего лишь угнетаемой оппозицией, обречена.
Если мы выживем в сложившейся неразберихе, выплывем, вытянем себя со дна со всеми ракетами, антисанкциями и крымской «Массандрой», то первым делом должны будем принять неоспоримое правило: никогда не поддерживать политика, оболгавшего хоть одного журналиста. И ни при каких условиях не выбирать во власть человека, который считает всех людей, несогласных с его мнением, купленными. Особенно если речь идет о журналистах. Потому что на наплевательском отношении власти хотя бы к одному журналисту заканчивается свобода всего общества. Потому что жить в мире «или, или» нельзя.
