Цивилизация
Есть у социальных психологов такое понятие — «неконструктивное инакомыслие». Случайно наткнулась. Вот же про нас так про нас. Зеркало под нос сунули. Нигде, впрочем, в книге не сказано, что это буквально про оппозиционные СМИ, и фамилии не названы. Речь идет об адаптивных механизмах человека как социального существа.
«Неконструктивное инакомыслие» характеризует людей, которым достаточно выпустить пар, выразить несогласие — в таком случае отпадает необходимость проявлять неподчинение.
Оказывается, между несогласием и неподчинением принципиальная, качественная разница. В случае конфликта с властью неподчинение — революционный поступок, крайняя мера. А несогласие — мера крайне гибкая: и себя уважаешь, и начальству подчиняешься. И нашим, и вашим. И «Я здесь молчать не буду!» И «А чего я такого-то!» Я и смел. Я и безобиден. Истеричный, но покладистый. На двух стульях я. На двух суках. У двух хозяев слуга. О двух головах умник.
Несогласие — чаще всего психологическая защитная уловка, призванная ослабить напряжение морального конфликта. Несогласие не нарушает иерархических границ. Тот, кто не согласен, обычно не готов претворить свою позицию в неподчинение...
...Мы — животные социальные, и один тот факт, что мы родились, говорит о том, что наши предки проявили достаточно приспособляемости, чтобы не быть съеденными и оставить потомство. Как подумаю, чем занимались все эти сотни тысяч лет мои предки! Они занимались выживанием! Они были настолько хитры и изворотливы, что не погибли, они сберегли свое семя. Не для того, чтобы я шла сейчас против течения.
Мои предки были такими же конформистами, как и ваши, иначе бы не встретились мы сейчас на страницах «Газеты.Ru».
Герои, революционеры, мученики заканчивают на гильотине, а не в собственной мягкой постели, убеленные сединами, исполненные днями, окруженные симпатичным выводком внуков-приспособленцев.
Сколько людей стоят у меня за спиной! И укоризненно качают головами. Скольким предкам я обязана своей жизнью? Сколько вас, мои пра-пра-пра-пра? Если и есть что-то определенное, что я могу сказать о вас, так это то, что все вы были жизнелюбы и конформисты, и эти качества передали в потомство. Любая форма, которой не хватало способности к выживанию, вымерла. Природа быстро расправляется с инакомыслящими, а в особенности с инакодействующими, расправляется обычно до того, как они успевают отправить зловредное, безумное свое семя в будущее.
Приспособление! Оно не только в том, что голова покрыта волосами, а на кончиках пальцев ногти. Оно и в интеллекте, и в поведении. С точки зрения эволюционной теории даже наши «святые» родительские чувства, чувства умиления к нашим детям — приспособительный механизм.
Почему все детеныши всех особей такие мимимишные? А чтобы их не съели в голодный год. Голодные папа и мама.
Именно для этого детки выработали качество умилительности. Те, кто не успели выработать младенческую мимишность... ну, вы понимаете...
Каждый из нас — продукт такого кропотливого труда, такой тончайшей поднастройки под окружающую среду. Мы все хамелеоны. Мы дети, внуки и правнуки хамелеонов. Цеплявшихся за жизнь так крепко, сколько хватало цепкости. Я смотрю на себя в зеркало, и сам Дарвин смотрит на меня оттуда своим ироничным взглядом, а может, и не Дарвин, а эволюция собственной персоной и говорит: «Что ж ты, Юля, всё дразнишься, сиди тихо...»
«Смотри себе под ноги», — говорит эволюция голосом моей мамы. «Слушайся меня», — говорит эволюция, принимая облик моего отца. Вот!
Умение подчиняться — основной адаптивный механизм, заложенный в нас эволюционно.
Мы все подчиняемся старшему, авторитету, власти, и делать это заставляет нас инстинкт, шлифовавшийся тысячи лет.
...Помню, бегу я со всех ног, украв клубнику с поля, рядом со мной бегут другие ребята нашего пионеротряда, а за нами на лошадях скачут всадники с ружьями, охраняющие поле. И кричат эти всадники страшным голосом: «Стоять!» Я бегу быстро, кувыркаясь, спотыкаясь, но опять как-то оказываюсь на ногах. Я знаю, что попадаться никак нельзя.
Я слышу этот крик «Стоять», и больше всего на свете мне хочется выполнить приказ и встать, как и было велено.
Я до сих пор помню это странное чувство — желание выполнить немедленно все, что против моей воли и моих интересов, но что приказано повелительным тоном и в повелительной форме. Это был именно инстинкт: раз приказано — надо остановиться...
В любом обществе — и уж, конечно, не только российском — подчинение поощряется, а неповиновение наказывается. Чему бы мы ни учили ребенка — мы учим его подчиняться. Какой бы совет ему ни давали, не произнесенной, но вполне слышимой, остается скрытая часть послания: «Слушайся меня!»
Почему именно конформность? Зачем нам умение подчиняться?
Люди действуют не сами по себе, а в рамках коллектива, построенного иерархически. Иерархически организованные группы лучше выживают. Они более эффективны. Они работают слаженно. Четкое определение статуса каждого члена снижает разногласия до минимума, смазывает рельсы до блеска. (И трудна судьба коллектива, в котором двуначалие.)
Регулируют поведение человека как социального существа два механизма. Механизм совести и механизм подчинения. И главная драма человека начинается там и тогда, где и когда два механизма вступают в конфликт.
Первый регулятор — «совесть», саморегуляция, то есть нечто, что ограничивает мои аппетиты и мою агрессию, разрушительные для соседей. Если механизм совести не работает, вид погибает. Прямо лопают друга друга особи, без ножа и вилки.
Второй регулятор — контроль сверху, механизм подчинения.
Когда человек действует самостоятельно, совесть играет большую роль. Когда он действует в массе как часть общей группы — совесть молчит. Директивы, поступающие сверху, внутренней нравственной критике не подвергаются. Как сказал Фрейд, «индивид отказывается от своего идеала и заменяет его массовым идеалом, воплощающимся в вожде».
В случае если моя совесть и указания сверху конфликтуют, я могу:
а) подчиниться;
b) не подчиниться;
c) подчиниться и страдать.
Как только появляются страдание и дискомфорт, начинают действовать защитные механизмы, снижающие их силу: отрицание, уловки, обвинение жертвы, и наконец, оно, «неконструктивное инакомыслие», то есть, переводя на русский, пустой треп.
Часто отвергаются сами факты. Феномен отрицания холокоста известен. Хотя в Европе преследуется по закону. Иногда «страдание» снимается другим способом: испытуемый осуждает жертву и перекладывает вину на нее. Сам напросился, сам виноват, был глуп, жаден, извращенец... Можно не страдать, если делаешь больно недостойному.
Несогласие, неконструктивное инакомыслие — второй самый известный способ «снять напряжение» внутреннего конфликта. Словесный спор почти никогда не оборачивается прямым неподчинением. Для испытуемого несогласие служит лишь источником психологического утешения в моральном конфликте, возможностью продолжать уважать себя, не делая резких движений. Испытуемый публично заявляет свой протест и сохраняет желаемое представление о себе самом. В то же время он не выходит из подчинения. Это такой выпуск пара, после которого уже можно ничего не делать. (Говорят, главные кремлевские обитатели большие поклонники стратегии «выпуска пара»...)
Мы не правдолюбы. Мы — неконструктивно инакомыслящие. Важно знать.
