Цивилизация
Когда Оппенгеймер пришел на прием к Трумэну, сразу произвел на него дурное впечатление. Мгновенно. Он все говорил и делал невпопад. «Я чувствую, что у меня руки в крови», – зачем-то сказал Оппенгеймер на приеме в Белом доме. Шел 1945 год. Только что Трумэн сбросил детище Оппенгеймера на головы японцев.
«Мы друг другу не понравились», – как с горькой иронией бросил когда-то шутник Исаак Бабель после встречи со Сталиным. Оппенгеймера не уничтожили, конечно, физически. Но допуска к гостайне лишили, то есть по сути уничтожили. Без допуска он больше не смог работать.
Выход фильма Кристофера Нолана «Оппенгеймер» приурочен к 16 июля, к первому испытанию атомной бомбы. Но невольно получается, что приурочен он также и к годовщине Хиросимы, так как через пару недель бомба была испытана на людях. Страна так никогда и не покаялась в том, что погибли до 200 тысяч мирных граждан.
Покаяние – вещь плохо уловимая. Эфемерная. Из кармана ее не достанешь. В карман не положишь. Вроде как и покаялся, а вроде как и нет. Это только Германия каялась, но это ведь ей помогли страны-победители, навязали ей покаяние. Вилли Брандт стоял на коленях.
Больше такой цирковой номер никто не повторял.
Тем более поди найди в современном мире ответственного за массовые убийства: один придумал бомбу, второй принял решение сбрасывать, третий нажал на кнопку. Кто убийца, спрашивается. Это в доброе старое время убивец, душегуб грабил и резал, помолясь, в темном переулке зевак, а потом шел на площадь, целовал землю и каялся перед всем народом.
– Я чувствую, что у меня руки в крови, – сказал невпопад Оппенгеймер (Киллиан Мерфи) на приеме Трумэна. Кому он это говорил? Зачем? Он говорил это тому, кто только что принял на себя ответственность за Хиросиму и Нагасаки и не чувствует никакой крови на руках. Вряд ли можно придумать фразу, более обидную для президента.
– Уберите от меня этого плаксу, – сказал Трумэн после разговора с Оппенгеймером.
Не понравились друг другу. Бывает. Почти так всегда и бывает.
Оппенгеймер вообще был большим мастером злить людей. Судя по всему, он был аутист, напрочь лишен эмпатии, был отмечен Всевышним не только выдающимися способностями, но и выдающейся бесчувственностью, в отношениях с людьми всегда был как слон в посудной лавке.
Всевышний и генерал-лейтенант Лесли Гровс (Мэтт Деймон), военный руководитель атомного проекта, очень умно выбрали Оппенгеймера на роль главы «Манхэттенского проекта» по созданию атомной бомбы. Именно за это сочетание: уникальный интеллект, интуиция, честолюбие, бесчувственность.
Как и многие гении, чьи имена остались в истории, обладал уникальной способностью самопиара.
Его гений проявился так же ясно и так же рано, как у Моцарта. Он владел многими языками. Все, что его интересовало, читал в оригинале. На немецком прочел «Капитал» Маркса. По-французски – «В поисках утерянного времени» Пруста. На голландском читал лекции в Нидерландах, потратив на изучение языка две недели. К девяти годам он читал в оригинале греческих и римских философов.
Писал стихи. Разбирался в искусстве. Еще в детстве писал письма в Нью-Йоркский минералогический клуб. В клубе его приняли за взрослого ученого и предложили выступить с лекцией.
Вот сейчас, пока пишу, раздражает меня этот список выдающихся умений, которые совмещал в себе один человек. Одно изучение нидерландского за две недели по 10-бальной шкале раздражения весит 10 баллов. Что же говорить про тех, кто был рядом, чуть менее одаренный, но ничуть не менее честолюбивый. Высокомерность и гениальность Оппенгеймера задевали многих. Как, например, Льюиса Штраусса (в исполнении Роберта Дауни-мл). Нолан представил фильм как дуэт Моцарта и Сальери в понимании Пушкина и Формана: гений, которому все дается легко, и заурядный амбициозный человек, завистник, который мечется между восхищением и ненавистью. Именно Штраусс инициировал процесс над Оппенгеймером, издевательский, глумливый процесс, комиссию по недопуску Оппенгеймера к гостайне. Когда-то Оппи публично высмеял Штраусса. Вот зачем было дразнить и провоцировать людей?
Про интеллект Оппенгеймера говорят так же много, как и про его бесчувственность. В юности он пытался отравить своего преподавателя. Подсунул тому отравленное яблочко. Попытка убийства сорвалась. Оппи выучил наизусть отрывок из Пруста про «безразличие к страданиям, которые ты причиняешь». Пруст и Оппенгеймер не только испытывали, но и пытались осмыслить безразличие и бесчувствие.
В фильме много про его угрызения совести относительно Хиросимы и Нагасаки. Насколько я могу судить по биографии реального Оппенгеймера, этих угрызений не было. Но киношный Оппенгеймер сильно страдает, и ему все время кажется, что люди, которых он видит перед собой на собрании, на комиссии, ученые, военные, студенты вокруг него, переживают ядерный удар, как с них слетает плоть, как ударная волна сносит их, как проникающая радиация бомбардирует их нейтронами. Человеческая плоть виснет на них клочьями и потом растворяется.
Ну, во-первых, это красиво. Во-вторых, это хорошо придумано. В-третьих, Нолан все снимает без компьютерной графики, и его команда ищет образы без помощи CGI.
Трумэн (Гэри Олдмен) тогда ответил Оппенгеймеру, что японцы проклинают не того, кто придумал бомбу, а того, кто сбросил, потому меа кульпа, мой грех, отпускаю тебе твои грехи, сын мой. Отпускаю и проваливай. Реплика сильная. Трумэн – Олдман похож на дантовского героя, презирающего ад, презирающего свои грехи, презирающего божий суд. Романтический гордец, дитя ада.
– Не пускайте больше ко мне этого плаксу, – услышал реплику президента ученый, когда дверь еще не захлопнулась. Трумэну были отвратительны эти эмоции Оппенгеймера. Он воспринял их как слабость не ко времени и не к месту.
Этот диалог мне нравится в фильме больше всего, он любопытный и убедительный. Очень напоминает разговор Сталина с Ливановым, прекрасным МХАТовским актером, отцом нашего Шерлока Холмса.
В Художественном театре начали репетировать «Гамлета» (спектакль потом не вышел). На одном из кремлевских приемов Борис Ливанов, зная нелюбовь Сталина к Гамлету, решил схитрить. Он подошел к нему и спросил: «Товарищ Сталин, мы сейчас репетируем трагедию Шекспира «Гамлет». Что бы вы нам посоветовали? Как нам подойти к постановке этой пьесы?» Учитесь, дети, как обезоружить начальника.
Сталин тогда с отвращением сказал: «Ну, он же слабый». Сталин не любил слабаков, взбесился, когда слабаком, Гамлетом сделал Ивана Грозного Эйзенштейн.
Трумэн тоже не любил слабаков. И этот момент «слабости» великого ученого единственный в фильме. Вообще же он был упертым, и гамлетианства в нем никакого не было. Иначе какая бы бомба…
Интересно, что в фильме Нолана военная польза бомбардировки никак не оспаривается, и в целом применение атомной бомбы для уничтожения мирных городов осмысляется как акт чуть ли не гуманитарный – так якобы удастся избежать большего числа жертв. Сам Оппи принимал участие в голосовании, какой из 11 городов уничтожить. Он пытался советовать военным, как лучше сбросить бомбу, чтобы добиться больших разрушений. Теоретик, блин.
Бесчувственность – интересная вещь. Гораздо интереснее, чем угрызения совести, на мой взгляд. Но общественный консенсус вокруг личности главного героя, совершившего преступление, выглядит совсем иначе. А Нолан – режиссер кассовый, его интересует не истина, а успех. Его интерес – попасть своим фильмом как можно точнее в общепринятое и узнаваемое. А не в новое и неконвенциональное. Я б исследовала бесчувствие людей на фоне массовых уничтожений. Но кто ж такой фильм будет смотреть.
Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.