Когда в 1993 году американским военным пришлось ретироваться из Сомали, понеся потери и не добившись поставленных целей, это выглядело как досадный сбой на пути созидания прекрасного нового мира. Соединенные Штаты только примеривались к функции глобального лидера, готового брать на себя ответственность за урегулирование локальных конфликтов. Сомали после этого окончательно превратилось из государства в географическое понятие, каковым и остается по сей день, а годом спустя в Африке случилась потрясшая всех трагедия: геноцид в Руанде за считаные дни унес миллион жизней.
И то и другое предопределило куда более решительные шаги США и их союзников в дальнейшем.
Тогда, особенно после Руанды, сформировался подход: бездействие порочнее и опаснее любого действия.
Это вполне согласовалось с американской политической традицией в целом: она деятельная и всегда заряжена на «решение вопроса». Тем более когда силовое превосходство (имеется в виду совокупный потенциал, а не только военные возможности) позволяет добиваться очень многого. А в ту пору казалось – практически всего, невозможного нет.
Явления более чем 20-летней давности стоит вспомнить сегодня, когда США столкнулись с ситуацией, которая убедительно опровергает такую уверенность. Ближний Восток в том виде, каким он был создан в ХХ веке – сначала примерно 100 лет назад, а потом после Второй мировой войны, – просто рассыпается. Между тем именно в этой части мира Вашингтон предпринял в начале нынешнего столетия наиболее активные и последовательные усилия по переустройству.
В преддверии вторжения в Ирак в 2003 году многие специалисты, и прежде всего в России, увещевали американцев этого не делать, подробно описывая последствия такого вмешательства. Слушая о кошмарах, которые в тот момент предрекали американцам отечественные востоковеды, я, каюсь, полагал перечисляемые риски преувеличенными. Мол, обида в связи с утратой собственного статуса, в том числе и в части влияния на Ближнем Востоке, заставляет россиян запугивать заокеанских соперников.
Сегодня шаг за шагом сбывается все, что казалось тогда утрированным сценарием фильма ужасов.
Нет никакого смысла в очередной раз возвращаться к причинам того, почему все пошло не так. Примечательно, что именно такое название носила книга патриарха американского востоковедения Бернарда Льюиса, вышедшая в начале 2000-х годов и послужившая отчасти идеологическим обоснованием курса на продвижение демократии, который взяла на вооружение администрация Джорджа Буша. Ученый, правда, под «не так» имел в виду развитие самого Ближнего Востока, который не сумел вовремя модернизироваться, фатально отстал от Запада и потому представляет угрозу, тем более что руководят там реакционно настроенные автократы.
Автор заканчивал книгу уже после 11 сентября 2001 года, когда американские стратеги спохватились и почувствовали необходимость всерьез заняться этим регионом. Вывод, однако, был сделан в пользу стимулирования и ускорения процесса демократизации в западном понимании и практически любыми средствами.
Этот курс увенчался своеобразным успехом: того закосневшего, неразвивающегося Ближнего Востока, который не устраивал прогрессивное человечество, больше нет.
Как ни парадоксально, несмотря на перевороты, войны и потрясения ХХ века, арабский мир до определенного момента отличала довольно высокая институциональная стабильность. Менялись фамилии властителей, но не тип режимов. На первый взгляд регион был одной из основных площадок идеологического противостояния «холодной войны». Но на деле идеология оставалась только оболочкой, которая маркировала выбор покровителя, а не содержание политики. Первым мощным прорывом именно идеологического заряда стала исламская революция в Иране в 1979 году, которая выбила одну из крупных и опорных держав Ближнего Востока из привычной геополитической рамки. Не случайно аятолла Хомейни слал проклятия в обе стороны – и США, и Советскому Союзу. Но именно поэтому Иран так надолго стал исключением и весьма изолированной силой.
Следующее большое пришествие идеологии сюда состоялось уже в новом веке (Ближний Восток удивительным образом миновали бури рубежа 1980–1990-х), с началом американской кампании по продвижению демократии и вторжением в Ирак. Какие бы изощренные геополитические планы в отношении крупнейшего нефтеносного бассейна планеты ни строили неоконсерваторы в Вашингтоне, идеологизированное вмешательство имело один результат: оно разрушило структурный баланс, который был заложен в дизайн образца ХХ века. Колониальные державы можно клеймить за цинизм, но, когда они рисовали границы новых стран около 100 лет назад, в эпоху кризиса и распада великих империй, они исходили именно из соображений баланса и управляемости. После 2003 года, как только не стало прежнего равновесия, на свободу вырвались устремления групп и народов, копившиеся в условиях разочарования и ощущения несправедливости.
Ближний Восток переживает процесс фундаментального слома прежней парадигмы.
Фрагментация Ирака, Ливии, Йемена, возникновение феномена «Исламского государства (организация запрещена в России)», которое отрицает существующие границы, – процесс пугающий, но более чем объяснимый. Если разваливается система государств, в той или иной степени искусственно созданных в рамках поздне- и постколониальных договоренностей метрополий, значит, будут возникать новые. А они, как известно из истории любой части мира, в первую очередь Европы, рождаются из стихии революций, страстей и эмоций. Геополитические расчеты внешних игроков никуда не деваются, однако не стоит удивляться, что они раз за разом могут оказываться ошибочными. А вот пытаться приклеить этому процессу созидания нового мира привычные идейные ярлыки все равно бесполезно.
Ближний Восток на протяжении истории всегда был одним из важнейших центров политического противостояния, хотя формальные причины менялись, от стратегически важных коммуникаций и религиозных святынь до источника наиболее важного вида энергоносителей. Поэтому при всей специфике это индикатор масштабных процессов. После «холодной войны» было объявлено о наступлении нового мирового порядка, которого, как очевидно сегодня, не возникло. На самом деле то, что существовало с 1989–1991 по начало 2010-х годов, было не новым порядком, а попыткой перелицевать предыдущее мироустройство под победителя противостояния второй половины ХХ века.
По сути, продлить тогдашнюю рамку, заполнив ее целиком тем, что до этого составляло лишь часть содержания.
На Ближнем Востоке это не сработало особенно оглушительно. Но картина начинает меняться не в том направлении, которого ожидали 20 лет назад, повсеместно.
Европа 2010-х годов вступает в период переосмысления модели интеграции середины – второй половины прошлого века, и результат непредсказуем. Глубокие изменения самой системы взаимоотношений происходят в Евразии, где противостояние по модели «холодной войны» (Россия против Запада) попросту теряет смысл, хотя и продолжается.
Китайские идеи разного рода экономических поясов обходят очаги конфликтов, демонстративно от них дистанцируются, делая упор на инфраструктуру и инвестиции. В своих интересах, конечно.
Но в процессе переустройства мира спрос новых или кардинально обновляющихся государств на помощь в становлении и экономическом развитии будет стремительно расти и превысит запрос на военно-политическую «крышу» или идеологическую принадлежность, который всегда готовы удовлетворить классические великие державы.