Куда дует мистраль

Ветер мистраль, который весной бесчинствует в Провансе и долине Роны, образуется при встрече атлантического антициклона и североморского циклона. Столкновение крупных воздушных масс порождает порывы такой силы, что с корнем выкорчевывает деревья. Французский вертолетоносец с тем же названием не посрамил своего тезку — породил глубокий конфликт интересов.

На этой неделе в затянувшейся истории вроде бы поставлена точка. Передача первого судна России отложена по причине нестабильности на востоке Украины. А поскольку бурлящий там конфликт не обещает скорого разрешения, рассчитывать на выполнение контракта в срок (максимально допустимая задержка поставки — до середины февраля) не приходится.

Неудачей завершается наиболее интересный эксперимент по установлению военно-стратегических связей между Россией и одной из ключевых стран НАТО. Следующей попытки можно ждать не скоро.

О том, нужны ли российскому флоту «Мистрали», высказывались разные мнения — и до, и после заключения сделки. Если резюмировать дискуссию, большинство комментаторов недоумевали, зачем вообще все это затеяли. Сейчас очевидно, что идея была исключительно политическая, лишь косвенно связанная с реальными задачами из области обороноспособности. Правда, начинали проект в одной обстановке, а завершают в совсем другой. И цель получилась противоположной.

Принципиальная договоренность о том, что во Франции изготовят два «Мистраля» для российского ВМФ, а еще два потом будут построены в России по лицензии, обнародована в конце 2010 года. Окончательный контракт подписан полгода спустя.

В отношениях России и Запада это был период расцвета перезагрузки — подписан и ратифицирован новый российско-американский договор СНВ, со скрипом, но завершаются переговоры о вступлении России в ВТО, активно обсуждается «партнерство во имя модернизации» с Евросоюзом. При этом и в Европе, и в Америке напряженно ждут «часа Ч» — решения о том, останется ли приятный во всех отношениях Дмитрий Медведев на второй срок или на трон вернется Владимир Путин.

Желание и дальше видеть в качестве партнера именно третьего, а не снова второго президента России столь велико, что некоторые западные политики, вопреки всем правилам, даже не стесняются говорить об этом публично и неформально рекомендовать Кремлю такой вариант. Практически перевернута страница «пятидневной войны» 2008 года. Бурные протесты в Восточной Европе по поводу намерения Парижа заключить прецедентную военно-техническую сделку с Москвой проигнорированы, Вашингтон недоволен, о чем Франции и сообщает, но не более того.

В России, несмотря на споры и протесты, продолжается «сердюковская» военная реформа, и план приобрести у «вероятного противника» серьезную военную технику явно имеет смысл прежде всего в этом контексте, а не в плане повышения боеготовности. Министр обороны намерен вслед за трансформацией вооруженных сил заняться сферой оборонзаказа и ВПК. Идея — дать понять отечественным производителям вооружений, что их монопольный статус не навсегда, многое можно купить дешевле на мировом рынке.

Спустя полтора года после контракта о «Мистралях» Сердюков свой пост потерял не в последнюю очередь по этой причине — оборонка оказалась амбициозному министру не по зубам.

Но была и другая мотивация. Несмотря на заклинания о «стратегическом партнерстве» с Западом, глубокое взаимное недоверие сохранялось. Преодолеть его политическими методами не получилось, напротив, разрыв между риторикой и действиями (расширение НАТО, отказ от ПРО, жесткость России в отношении соседей) нарастал, вызывая острое раздражение. Тут и возникла идея зайти со стороны глобализации, то есть цементировать отношения коммерческим интересом, который создал бы ситуацию позитивной взаимозависимости. Причем не в привычной энергетической отрасли, и даже не просто в машиностроении, а в «святая святых» — военно-технической сфере.

В лице Франции Россия нашла подходящего партнера. Николя Саркози не был другом Кремля, как на определенных этапах его итальянский или германский визави. Но, будучи человеком деловым и оборотистым, находил общий язык с собеседниками в Москве: и с Владимиром Путиным, и с Дмитрием Медведевым. Благодаря этому он смог сыграть полезную миротворческую роль во время российско-грузинского конфликта в 2008 году. На родине Саркози как раз вступал в очередной избирательный цикл, и крупная сделка с новым партнером, которая обеспечила бы доходы казне и заметное количество рабочих мест для судостроителей, была как нельзя кстати.

Выгодная договоренность не помогла Николя Саркози сохранить пост, и три года спустя все перевернулось. На фоне острого конфликта России и Запада из-за Украины «Мистраль» превратился в тяжелую головную боль Парижа и предмет почти нескрываемого злорадства Москвы. Изощренные маневры Елисейского дворца в попытках доказать, что поставка современных вертолетоносцев «Владивосток» и «Севастополь» не противоречит твердой линии Франции на осуждение агрессии России, превратились в подобие комедийного шоу.

Весь мир наблюдает, как Париж мечется между «баблом» и «принципами», подвергаясь почти остракизму восточноевропейских союзников по НАТО и неприкрытому давлению Вашингтона.

Все это под одобрительные взгляды конкурентов: отказ Франции от заключенной и в значительной степени уже оплаченной сделки пагубно скажется на ее репутации среди клиентов в сфере ВПК по всей планете. А учитывая плачевную экономическую ситуацию Франции и рекордно низкие цифры популярности Франсуа Олланда, убытки, которые понесут производители, и вновь исчезающие рабочие места совершенно не озонируют предвыборные перспективы теперь уже президента-социалиста.

Россия не намерена помогать Франции с честью выпутаться из сложившегося положения. В посткрымском мире Москва точно не собирается полагаться на государства НАТО в том, что хоть как-то затрагивает ее безопасность.

Более того, под вопросом оказался сам принцип, возникший еще полвека назад в «холодную войну», что торговля и бизнес служат амортизатором политических противоречий. Сейчас они скорее оружие. России, безусловно, приятно, что она может, оставаясь строго в рамках закона и договоренностей, поглумиться на Францией, запутавшейся в своих желаниях. Но это, вероятно, первый и последний пример такого рода, повторять опыт никто не захочет.

Активность Саркози и Олланда на российском направлении до украинского кризиса имела целью активизировать деловые связи, чтобы догнать, а там — чем черт не шутит — и перегнать Германию. В Париже всегда с легкой ревностью смотрели на успехи Бонна/Берлина, отношения которых с Москвой с шестидесятых годов стояли на мощном фундаменте интереса германских экспортеров к восточному рынку. Сейчас и это меняется.

Отмена заседания Петербургского диалога, а теперь и объявление о его переформатировании в сторону большей критики России знаменуют символический отход от той самой модели.

Петербургский диалог гражданских обществ был фасадом прочных бизнес-связей, если и не определявших курс правительства Германии, то очень существенно на него влиявших. Украинская коллизия показала, что германский бизнес, естественно недовольный санкциями, вынужден уступить жесткому политическому курсу Ангелы Меркель. Она же руководствуется соображениями «другой Германии» — той, которая намерена играть ведущую роль в Европе, а не просто быть «кассиром для всех».

Теоретически Париж мог бы заполнить открывающуюся нишу, однако пойти наперекор мнению консолидированного Запада Франция не решится. Россия же быстро перестраивается на Китай и прочих азиатских партнеров, теряя интерес к многоходовкам на европейском игровом поле. Символично, что накануне в Москве впервые допустили — «Южный поток» может и не быть построен. До сих пор это было вопросом принципа, однако, если в Старом Свете российское энергоснабжение все больше воспринимают как подрывной инструмент, а на востоке рынок готов поглощать все больше и больше, интерес к хитроумным интригам с правительствами в Софии, Будапеште или Вене падает.

И это уже не просто чередование циклона и антициклона, это больше похоже на фундаментальное изменение климата.