Цивилизация
Своим распоряжением от 15 августа 2015 года Дмитрий Медведев утвердил Концепцию государственной политики по увековечению памяти жертв политических репрессий. Этот документ идет против «государственно-частного» ура-патриотического цунами послекрымских лет, и, даже если распоряжение имеет строго ритуальной смысл, оно как минимум осмысленно.
Лично я благодарен за этот документ председателю правительства.
Однако есть ряд вопросов, как общего, так и частного характера. Ответы на которые заставляют усомниться в том, что документ хоть в какой-то мере спасет страну от беспамятства, а массовое сознание — от одичания.
Ну, например, означает ли тезис о создании «условий для свободного доступа пользователей к архивным документам и иным материалам, связанным с вопросами политических репрессий», что в ответ на мой запрос в информационный центр МВД по Республике Коми с просьбой о помощи в поиске дела одного скромного заключенного Уствымлага, моего деда, я не получу злобное указание заверить у нотариуса документы, свидетельствующие о моем родстве с ним?
Ведь если верить Концепции, теперь интересоваться судьбой или, допустим, причиной смерти и местом захоронения любого незаконно репрессированного сможет любой неравнодушный гражданин Российской Федерации.
Или нет? Мой ответ: нет.
Означает ли появление этой Концепции и этого распоряжения, что государство перестанет травить «Мемориал», объявлять отдельные составные его части иностранным агентом?
Мой ответ: нет, не перестанет.
Найдет, к чему привязаться, будет прижимать финансово, присвоит себе монополию даже на скорбь по замученным в ГУЛАГе. А если государство скорбит, никто не должен мешать его плачу Ярославны, его, как загадочно написано в Концепции, «деятельному патриотизму».
Если ты не «деятельный патриот», не мешай приличным людям занимать нишу плача по ГУЛАГу. А ФСО возьмет эту нишу под охрану — муха не пролетит.
Такая вот фраза: «Формирование инфраструктуры, связанной с увековечением памяти жертв политических репрессий, и использование ее в качестве ресурса развития территорий». Означает ли это, что развитие, к примеру, территории Пермского края прирастет возвращением к нормальному состоянию музея «Пермь-36»? Перестанут ли под соусом этой заковыристой фразы мешать одному из лучших проектов по сбережению памяти — «Последнему адресу»?
Я очень уважаю председателя правительства РФ, но мой ответ: нет.
Бедные чиновники, желающие инициировать хорошее дело: они вынуждены протаскивать память о репрессированных с помощью неловких словесных конструкций вроде «деятельного патриотизма» и «развития территорий», привязывать национальную память, самую важную в истории страны, к «Стратегии-2020» и почему-то «инновационному развитию», ставя на первое место в списке жертв «представителей религиозных конфессий», а на последнее место — «узников ГУЛАГа».
Иначе «деятельно-патриотическая» общественность заявит, что ее чувства, причем, возможно, даже религиозные, оскорблены увековечением памяти о врагах советской власти.
Я искал в Концепции слова, зацепившись за которые можно было бы настаивать на рассекречивании 35 засекреченных томов Катынского дела. Не нашел. Хотя, конечно, и свободный доступ к архивам, и образовательные и просветительские программы, и, прости господи, «деятельный патриотизм» предполагают раскрытие этих секретов.
Однако в чем секреты?
Имена 18 тыс. из 22 тыс. зарытых в рвы поляков известны, имена 4415 убитых именно в Катыни военнопленных названы в книге, на которую собираются не государственные, а народные деньги. (Книга памяти «Убиты в Катыни» будет представлена 17 сентября этого года, в день ввода войск Советского Союза в Польшу.)
«Хотелось бы всех поименно назвать, да отняли список и негде узнать», — писала Анна Андреевна Ахматова. А наградные листы за пущенные в затылок пули? Историкам известны и имена исполнителей преступления, поощренных за адскую операцию. 125 бодрых парней в фуражках с синими околышами. Общество «Динамо»…
И мы будем продолжать называть их героями, поминать недобрым словом их жертв, в бериевской терминологии, «польских жандармов», от которых до «бандеровцев» один шаг?
В Концепции написано: «Осознание трагичности общественного раскола, повлекшего за собой события 1917 года, Гражданскую войну, массовые политические репрессии». Интересно, а кто сейчас раскалывает страну на чистых и нечистых, патриотов и непатриотов, правильных граждан и иностранных агентов?
Все не то. Кроме одной фразы: «Осуждение идеологии политического террора».
…Мне потребовалось несколько минут в читальном зале Государственного архива Российской Федерации, чтобы прийти в себя, когда я увидел эту бумагу, оплывшую по краям охрой от времени.
В следственном деле своего деда, с которым я ознакомился благодаря главе «Мемориала» Арсению Борисовичу Рогинскому, рассекреченном, как свидетельствовала печать на обложке лишь в 1999 году (хотя какие секреты могли содержаться в банальном деле по ст. 58-10 о «неразоружившемся меньшевике»), где-то в самом конце не слишком толстого тома четким почерком десятиклассницы 1945 года, моей ныне покойной мамы, была написана бог знает какая по счету жалоба на имя товарища Берии.
Но подписано заявление было бабушкой. Собственно, проблема состояла в том, что после посадки мужа, гибели 18-летнего сына на Курской дуге, смерти в войну двух малолетних племянников она потеряла почерк: никто не мог его разобрать, даже муж, сидевший в Вожаеле.
Там же в ворохе каких-то бумажек с перепиской секретариата наркома внутренних дел и секретариата особого совещания об отказе в пересмотре дела затерялся крохотный квиток под названием «Извещение об убытии заключенного из лагеря-колонии»: умер 9.XI.46;
извещение никуда не послано. В самом деле: а зачем?..
Если честно, пока я не нашел моральных сил идти к нотариусу заверять документы о своем родстве с дедом, чтобы кто-то там в Республике Коми соблаговолил уточнить, сохранилось ли у них в архивах дело заключенного. И ответил, где могила этого заключенного, и от чего он умер, почему был актированным инвалидом и что же его не выпустили из почтового ящика то ли 243/16, то ли 243/12, то ли 243/14, когда весной 1946-го закончился официальный срок отбывания наказания за контрреволюционную агитацию.
Ведь они, получающие зарплату из моих налогов, вроде мне должны, а не я им.
Кстати, среди прочего, моему деду вменялись вредные разговорчики 1938 года о том, что Германия точно нападет на Советский Союз. Фальсифицировал историю, неразоружившийся старший архитектор Госпроектстроя наркомата легкой промышленности СССР, у которого при обыске в коммуналке в угловом доме напротив нынешней «Мэриотт Тверской» только и нашли, что начерченный на ватмане проект типовой бани…
