Еще не настрадались

Пока очередной блогер строчил пост про «атмосферу ненависти», убившую Бориса Немцова то ли с подачи власти, то ли в контексте раскручивания «технологий «майдана», бригада скорой помощи Санкт-Петербурга волокла по лестнице 28-летнего автослесаря Дениса Колпикова.

Видать, Денис сильно достал медиков (в его крови нашли 3,2 промилле, еле откачали от интоксикации, но не бросили же!), хотя вряд ли стоило с ним так обращаться. Видео попало в сеть, медиков уволили. Минздрав озаботился написанием «кодекса поведения» медработников. Объявят богатый тендер, а начнут не иначе словами Нагорной проповеди, она же Моральный кодекс строителя коммунизма. Много их было, кодексов. А злоба и агрессия в народе остались.

Вряд ли питерские медики стали издеваться над пьяным, именно насмотревшись «пятиминуток ненависти» на тему «укрофашизма» на федеральных каналах. Как вряд ли составит труд найти аналогичные случаи и в благополучных странах. Правда, там после этого не бросаются писать моральные кодексы, а разбираются с конкретной ситуацией. Однако тезис о повышенной мрачной агрессивности нашего человека уже давно стал общим местом.

Ответу на вопрос, почему мы такие мрачные, впору придать характер поиска национальной идеи.

«Why so serious? (Почему такой серьезный?)», — помнится спрашивал Джокер в фильмах о славном Бэтмене и незадачливых жителях морально неблагополучного города Готэм. Прежде чем расправиться с очередной жертвой.

«Почему русские не улыбаются?» — веками задаются вопросом иноземные путешественники. Скажем, в Америке The Culture of Hello, традиция растягивать рот в улыбке, зародилась еще во времена, когда, повстречав на узкой тропинке незнакомца, нельзя было быть уверенным, что ты быстрее выдернешь кольт из кобуры, если ему вдруг не понравится твоя рожа.

У нас же можно запросто получить в морду вслед за вопросом «Ты чего это лыбишься?».

Этот феномен пытался объяснить воронежский профессор Иосиф Стернин, заметивший, что «для русского коммуникативного поведения характерна бытовая неулыбчивость, которая выступает как одна из наиболее ярких и национально-специфических черт русского общения». Для русских улыбка вовсе не сигнал вежливости, как в западном коммуникативном поведении. Сказывается, наверное, и меньший исторический опыт «коммерческого поведения», где улыбка в процессе обслуживания возведена в стандарт.

У нас скорее наоборот: звериная серьезность должностного лица показывает не столько то, что он вас ненавидит (хотя именно это вы, особенно если успели привыкнуть к глобализированным стандартам, помотавшись по миру, и можете заподозрить), сколько то, что он серьезно относится к своему делу.

Поэтому у нас даже новогоднее поздравление народу что генсеки, что президенты читают с таким выражением лиц, будто они нам соболезнуют.

У нас «дежурная улыбка» — проявление неискренности, а настоящая — это либо знак личного расположения (или же адресована уже знакомому человеку), либо усмешка над чем-то (например, над манерой одеваться).

Исторических и социологических причин тому можно найти множество. Например, есть точка зрения, что закреплению улыбки как только искренней, но никак не дежурной способствовал общинный характер русского бытия: друг про друга все и так знали, так что «выпендриваться» было ни к чему. Однако мир знает и другие общинные народы, где такое закрепление не возникло. К примеру, у не менее «общинных» китайцев есть поговорка: тот, кто не умеет улыбаться, не может открыть лавку (то есть акцент на коммерческом успехе).

Кто копнет глубже, заметит, что обычные для западной городской средневековой культуры (она же почва для зарождения гуманизма и индивидуализма) традиции смеховой уличной культуры на Руси с ее всеподавляющим и не любящим шутить централизованным государством распространение не получили.

Ссылки на тяжелый характер быта русских как причины их якобы мрачности относительны: у какого народа, спрашивается, была легкая история?

Перечитайте, скажем, Диккенса, а потом найдите кучу литературы про «природу социальной агрессии в викторианской Англии». Правда, на английском. У нас сфера социальной психологии или бихевиористики на фоне общего развала гуманитарных наук вообще не является (и не являлась) сколько-либо развитой наукой.

У нас если психиатрия, то «карательная», если социология, то «марксистско-ленинская». Если изучать человека, то не индивида с его комплексами, а «человека советского», он же «народные массы».

И если в мире готовятся к тому, что депрессия лет через десять станет едва ли не главным «убийцей» людей, то нашей медицине сейчас не до тонкостей душевной организации. Вас пошлют не к психоаналитику, а куда подальше. Или посоветуют «поменьше работать».

Это к тому, что такие вещи, как социальная агрессия, депрессия, имеют в современном мире — и в нашем общество тоже — куда более сложные объяснения, чем констатация, что, дескать, «власть сеет ненависть». Ведь есть и обратный эффект: может, агрессия в телепропаганде — это в том числе производная от морально-психологического состояния общества, которое требует, как наркоман, именно «агрессивной подачи», иначе ему «кайфа нет», скучно, рейтинг малый у передачи.

Бытовая и политическая культура взаимозависимы и взаимно «обогащают» друг друга.

В современной науке тьма исследований по проблемам социальной, бытовой агрессии, поведению социальных групп и пр. Всем этим явлениям уже отыскивают множественные объяснения — генетические, гормональные. Указывают и на социальные, экономические, культурологические причины и т.д.

К примеру, нейробиолог Семир Зэки из Лондонского университета путем сканирования головного мозга обнаружил в нем конкретные зоны, отвечающие за агрессию, выявив механизм ее возникновения. Попутно выявилось, что от любви до ненависти действительно недалеко: соответствующие зоны в голове расположены очень близко. Генетики выявили конкретные гены, «ответственные» за агрессию. Давно выявлен и «гормон счастья» — серотонин. В нашем традиционном рационе питания, кстати, мало продуктов, способствующих его выработке.

Мы привычно жалуемся на тяжелый климат (мало солнца), оказывающий депрессивное воздействие. Но мы не единственный «северный народ». В другой — тоже «неулыбчивой» — стране под названием Эстония пошли дальше констатации недостаточной инсоляции нации. И там была внедрена специальная программа (в рамках госфинансирования медицины, между прочим) восполнения витамина Д3, который вырабатывается под воздействием солнечных лучей. Помимо депрессии (и снижения числа самоубийств) удалось резко снизить заболеваемость раком простаты (Д3, в частности, служит «спусковым механизмом» выработки тестостерона).

Можно найти множество примеров того, сколь далеко продвинулась наука в изучении разных проявлений человеческих эмоций. Биология и смежные науки сейчас на пороге революции. В недалеком будущем многие человеческие проблемы, в том числе связанные с общественным поведением, найдут либо генетическое, либо медикаментозное решение. Каждый режим, разумеется, воспользуется этими результатами по-своему.

Будут и те, которые будут делать подведомственную нацию «счастливой» путем рассеивания в воздухе соответствующих веществ или методами генно-инженерных манипуляций и выведения «удобных пород» людей для разных целей. Человечеству еще предстоит решить сложнейшие вопросы медицинской этики, к чему каждая нация подходит с разной степенью готовности, но в целом цивилизация выглядит пока не готовой дать на эти вопросы адекватный — именно гуманистический — ответ.

Социальная составляющая природы человеческой агрессии, конечно, тоже велика. В семьях с частым проявлением бытового насилия оно будет воспроизводиться в новых поколениях. Алкоголизм ведет и к распаду личности, и к усилению агрессивности. Отсутствие возможностей самореализации личности, ее роста, достижения успеха на фоне многочисленных (столь распространенных у нас) подчас бессмысленных ограничений (табу, как в первобытном обществе) ведет к росту фрустрации, депрессии и той же агрессии.

Дети, играющие с «милитаристскими игрушками», более склонны к агрессии во взрослом возрасте, чем те, которые воспитываются в более «гуманной» среде. Сцены насилия на телевидении оказывают такое же воздействие. И перебор по части «фильмов про войну», которые вроде имеют благую цель патриотического воспитания, может аукнуться повышенной агрессивностью будущих поколений.

У нас принято смеяться над «толерастической» Европой, но стандарты терпимости к «инаковости», насаждаемые подчас кажется, что гротескно, там в системах образования с младенческого возраста, выстраданы этой Европой с ее историей нескончаемых войн, инквизиции и политических самоистязаний.

Многие из «социальных причин» агрессивности корректируемы. На уровне общества и должной государственной политики.

С семейным насилием надо бороться, как с алкоголизмом. Нормы терпимости надо насаждать, а не натравливать одну социальную группу на другую. Не раздражать людей безумными запретами — современный человек уже перерос времена религиозных табу (ох уж эти «чувства верующих», затрагиваемые теперь уже и в опере).

Психологическую помощь надо очистить от наследия «карательной психиатрии», признав, что человек прежде всего уязвим, а не сразу болен. И ему нужна помощь, а не принудительное лечение. Нормы «натужных улыбок» внедрять на уровне государственных и корпоративных стандартов. Пусть люди лучше натужно улыбаются незнакомцам, чем смотрят волком. Особенно в общении между бюрократией и ее посетителями.

Но нам все недосуг. Не до доброты.

Казалось, мы за весь ХХ век, который был не чем иным, как вялотекущим геноцидом русского народа, пик которого пришелся на сталинщину, но ею не закончился, уже должны были выстрадать свой удел доброты. Но похоже, что нет, еще не выстрадали. Еще хочется, как говаривал известный киноперсонаж, помучиться. Поненавидеть друг друга.