Цивилизация
Начинающаяся в российской экономике — и не только, надо сказать, в российской — рецессия обостряет вопросы, связанные с развитием образования. В этой связке как образование может определенным образом воздействовать на кризис, так и кризис — на понимание того, какая высшая школа нам нужна.
Нынешние экономические затруднения явно не первые (вспомним 2008–2009 годы) и, боюсь огорчить читателя, не последние. Похоже, такого рода ухудшения будут повторяться. И негативная полоса окажется довольно длинной: есть тому ряд причин, которые активно обсуждались еще в 2009 году. Связаны они с состоянием мировой экономики, дисбалансами глобализации, сложностью координации различных национальных государств, которые при этом играют роль в мировом хозяйстве не только для себя, но и для других.
Значительная часть экономистов отмечают, что мир, скорей всего, выйдет из этой полосы кризиса в сильно иное состояние, чем это было в августе 2008 года.
И одно из принципиальных отличий, которое уже просчитывается в некоторых исследованиях (например, по рынкам труда, которые проводила компания McKinsey), что за пределами ближайших пяти-семи лет — а вряд ли кризисная полоса продлится меньше — главным дефицитом мирового развития будет уже не углеводородное сырье, а высококачественный человеческий капитал. Который, как мы понимаем, производится именно образовательными системами.
Однако в нынешних фазах довольно плохой экономической динамики выбор, который стоит перед правительствами, далеко не всегда ведет к тому, чтобы вложиться в создание ресурса, необходимого для будущего страны. В кризис всегда стоит вопрос, чем стимулировать улучшение экономической конъюнктуры, какой мультипликатор включать, то есть во что вкладываться таким образом, чтобы это положительно подействовало еще и на другие отрасли.
Ну, например, можно, как в 2008–2009 годах, попытаться дать деньги населению (тогда это было сделано через повышение пенсий и зарплат бюджетников) и тем самым достичь как политического смягчения ситуации, так и более мягкой экономической динамики. Хороший мультипликатор, но есть минусы: стимулирует импорт, к тому же эти обязательства назад не заберешь, потом их надо за счет чего-то держать, а за счет чего их держать в экономике не очень сильной — непонятно.
Другой вариант: можно вкладывать в инфраструктуру — строить дороги, тянуть оптоволокно, телекоммуникации и так далее. Обычные возражения: высокий уровень коррупции, это верно, но, на мой взгляд, из этого не следует, что России не надо строить дорог до тех пор, пока мы не победим коррупцию, потому что вряд ли в стране будет возможность жить чем-нибудь еще, кроме мечты об исчезновении коррупции. Это хороший мультипликатор, его надо включать в нынешних условиях, и, я думаю, он будет включен, уже включается.
Есть и другие варианты, например вложения в оборонно-промышленный комплекс, они дают довольно хорошие эффекты в два-три года, хотя потом могут давать и отрицательные.
Теперь при чем же здесь образование и человеческий капитал? Инвестиции в человеческий капитал дают хорошие результаты, но не через год-два, а лет через десять. И сегодня вопрос в том, каков горизонт мышления правительства? Если правительство намерено решать задачи в расчете на год-два, то инвестиции в человеческий капитал производиться не будут. На мой взгляд, именно вследствие этого в бюджете РФ начинают снижаться, причем не только абсолютно, что было бы естественно в условиях ухудшения бюджета, но и относительно, ресурсы, которые надо было бы вложить в образование как один из способов производства человеческого капитала.
Проблемы, которые сформировались в российской образовательной системе в тучные годы, обостряются, выходят наружу, и самое время поговорить о них в условиях, когда сокращается количество бюджетных мест.
Например, по экономике и менеджменту ежегодное сокращение мест составляет почти 20% и исходит из простой идеи, что стране не нужно столько экономистов и менеджеров. При этом для меня совершенно неочевидно, что те, кто производился в стране в таких количествах, действительно являлись экономистами и менеджерами, потому что нехватка квалифицированных экономистов и умелых менеджеров в стране, по-моему, может быть доказана другими способами. В чем же центральные проблемы образования, которые эта кризисная ситуация высвечивает?
Прежде всего, университетов очень много, вузы многочисленны, и, казалось, самое правильное решение — уничтожить часть слабых университетов или даже сосредоточиться только на сотне сильнейших, которые и должны обеспечить процветание страны. Не думаю, что это удачное решение. Конечно, нужно избавиться от тех университетов, которые, по существу, просто торговали дипломами, — они, безусловно, подлежат ампутации. Но значительная часть университетов в стране, где почти все люди, окончившие школу, теперь получают высшее образование, доделывают работу средней школы, потому что школа перестала готовить людей к жизни, — она теперь готовит людей к вузу.
Вузы, если говорить о несильных университетах, фактически производят не столько хороших профессионалов, сколько определенные ценностные и поведенческие установки этих людей. Я бы сказал, что они производят российский средний класс, который начинает понимать, что фитнес находится за углом, что денатурат пить не следует, а депозиты бывают разные.
Положительно ли это для экономики, в частности, в условиях экономической рецессии? Конечно, потому, что в зависимости от поведения тех или иных групп населения рынки могут быть более емкими, спрос может сдвигаться от одних товаров и услуг к другим, создавать спрос на более качественные продукты и так далее.
Другое дело, что эти средние университеты точно не производят продукт мирового класса и тех профессионалов, которые могли бы послужить как своей стране, так и позиционированию страны в мировом разделении труда. Это функции элитных университетов. По ним, конечно, ведется работа даже в условиях плохой экономической ситуации: есть программа поддержки продвижения 15 российских университетов в сотню ведущих мировых, при том что московский и санкт-петербургский выступают вне конкурса. Понятно, что именно эти университеты должны были бы заняться производством того самого высококачественного человеческого капитала, который понадобится в стране и в мире, особенно после завершения череды рецессий. Пока центральные банки стран обязаны думать о приближении экономической зимы и заниматься производством валенок, эти элитные университеты обязаны готовиться к весне, готовиться к посеву, который и даст новое позиционирование странам после завершения трудных лет.
Если говорить о различении университетов, производящих правильное поведение в экономике и производящих высококачественный человеческий капитал, то одним из главных критериев, мне кажется, является наличие в них магистратуры — не объявленной, а реальной. Магистратура в отличие от бакалавриата, доделывающего универсальное образование вслед за школой, — это подготовка людей, которую вообще нельзя сделать в массовом порядке. Это штучная работа. Здесь главное не лекции в большой поточной аудитории, а работа на 10–15 человек в научных семинарах.
Опыт экономического факультета МГУ, скорее всего, уникален, потому что мы начали создавать магистратуру еще в 1991 году и весь набор ошибок, которые сейчас будут повторять другие, у нас уже позади. В магистратуре нельзя готовить людей, когда вы не связаны с лидерами отрасли, индустрии, профессии, — и с этого года мы стали применять прием, когда у каждой магистерской программы появляются гуру — люди, которые создают идеологию набора года. Не случайно программу математических методов анализа экономики возглавил в качестве гуру тогдашний министр экономики, ныне помощник президента Андрей Белоусов. Известный инвестиционный банкир Андрей Арофикин стал гуру программы «Финансовая экономика», Тимур Янбухтин делает такую же работу для программы экономики предпринимательства, Игорь Минтусов, основатель российского политического маркетинга, принял на себя эту функцию в программе «Маркетинг» и так далее.
Думаю, именно здесь — в создании конкурентоспособной не в национальном, а в международном плане магистратуры — решение того вопроса, ответ на который с нас спросят где-нибудь в 2020 году.
