Цивилизация
В первые часы после убийства Бориса Немцова часто высказывалась мысль о том, что это трагическое событие изменит российское общество и политику до неузнаваемости. Дескать, убийство такого известного политика, да еще и совершенное у стен Кремля, — тот рубеж, который должен стать последним в общественном противостоянии последнего года. Дальше уже некуда.
За эти сорок дней можно было не раз убедиться в обратном — смерть политика не стала последней каплей, скорее, наоборот, наглядной картиной того, как неочевидная реакция государства может превратить резонансное политическое убийство в часть повседневного новостного фона.
Какие выводы из убийства Немцова и расследования этого убийства можно сделать сегодня?
Во-первых, что в современной России могут убить кого угодно и где угодно. Даже известного политика. Даже напротив Кремля, под камерами служб безопасности.
Во-вторых, когда государству действительно нужно, все его институты работают быстро и эффективно. То есть, как оказалось в первые дни и часы после преступления, они не закостенели, их можно заставить работать в нужном и обществу, и властям направлении.
Спустя несколько часов после убийства все записи с камер наблюдения передали в правоохранительные органы, спустя всего неделю задержали пять фигурантов, двум сразу предъявили обвинения, что указывает на то, что доказательная база была уже собрана. Еще какое-то время следствие шло довольно бодро. Это понятно: все, включая высших государственных лиц, были шокированы произошедшим.
Однако как только действие шока закончилось, забуксовало и следствие. Среди фигурантов на сегодня нет ни заказчиков, ни организаторов преступления. Дело, конечно, не закрыли, но его скорость явно снизилась. Причины все обсуждают, но напрямую не называют. Из обсуждений складывается лишь понимание того, что одним не дают трогать других, чтобы не поколебать политическую стабильность в стране. То есть вновь получается, что политическая целесообразность превыше всего, и определяет это государство.
За эти 40 дней страна не получила еще одного важного аспекта любой трагедии, а именно — проявления человеческого сопереживания и соучастия первых лиц.
Именно лидеры нации берут на себя эмоциональный долг в случае событий, которые потрясают страну. Олланд и Меркель были на месте крушения Airbus. Обама говорил со слезами на глазах после трагедии в Коннектикуте.
В подобных ситуациях всегда очень важным оказывается то, что в первые часы и дни говорит государство и его первые лица. В Америке после трагедий (вроде расстрела людей на премьере «Бэтмена» или взрывов на Бостонском марафоне) президент сразу выступает с проникновенной эмоциональной речью, которая зачастую является набором риторических штампов, но политики тем самым показывают личную вовлеченность в произошедшее. А потом уже сообщают о том, что намерены предпринять в связи со случившимся.
Видно, что горе переживают все. Именно поэтому трагедия, как правило, объединяет людей, а не разъединяет.
В России официальные выступления чаще приобретают технический характер — найдем, разберемся, возьмем на контроль. Но именно личное сопереживание остается за скобками, общество его просто не видит. Не увидело и в случае гибели Немцова. Президент направил соболезнования матери убитого: да, был выдающимся политиком, «будет сделано все, чтобы организаторы и исполнители подлого и циничного убийства понесли заслуженное наказание».
Но ведь он мог это и сказать. И тогда все бы поняли: это действительно трагедия для страны,
потеря, которой сопереживают все, отбросив политические разногласия и убеждения. Это ситуация, которой не пожелаешь ни одной матери, — пережить сына.
Мы могли не соглашаться со взглядами политика, но у нас у всех выступают слезы из-за того, как грубо и несправедливо оборвалась его жизнь. Пусть это горе объединит нас, сделает лучше и напомнит о том, как важно ценить жизнь. И политика, и простого человека.
Безусловно, государство несет ответственность за жизнь и здоровье своих граждан, но тем оно и отличается от господа Бога, что не может гарантировать защиту от подобных трагедий. И дело государства в данном случае не переводить все в деловой тон, а просто посочувствовать людям в их горе и постараться сделать все, чтобы подобных трагедий не случалось.
Увы, ничего такого в масштабах нации не было. Фаза эмоционального вовлечения у нас пропускается. Еще и потому, что это вовлечение зачастую воспринимается властью как слабость, своего рода признание, что она не может контролировать все. Хотя, в общем, это нормально.
Обходиться без лишних сантиментов, наверное, неплохо во внешней политике, но во внутренней — не всегда.
Государство же, кажется, восприняло убийство не как человеческую трагедию, а как личный выпад против него самого.
Возможно, потому и Госдума отказалась почтить минутой молчания память своего бывшего коллеги. Спикер нижней палаты парламента Сергей Нарышкин заявил, что депутаты уже выразили соболезнования лично и всем вместе делать этого не нужно. Хотя обычно — кто бы из бывших или действующих депутатов ни погиб или ни умер собственной смертью — по негласной традиции парламентарии его память чтили. На днях Госдума почтила вставанием моряков, утонувших в Охотском море, раньше — журналистов ВГТРК, погибших на Украине. Но в память Немцова законодатели не встали ни сразу после гибели оппозиционного политика, ни на 40-й день после его гибели.
А ведь подобное проявление нормальных человеческих чувств имело бы важное политическое значение: депутаты могли дать понять обществу, что считают Бориса Немцова достойным гражданином своей страны, а не каким-то там предателем-изгоем. Они этого сделать по каким-то причинам не решились, и отношение к смерти Немцова со стороны государства так и осталось не до конца проговоренным.
В итоге убийство переведено из разряда большой человеческой трагедии в идеологическую разборку. Что, в свою очередь, может привести к непредсказуемым последствиям.
В отсутствие четких сигналов от власти (не только на словах, что «убивать нехорошо», но и на уровне проявления обычных людских жестов) определенная часть общества может начать думать, что в убийстве критика власти (читай — врага народа) нет ничего ужасного. И даже напротив, увековечивание его памяти способствует расколу общества, а значит, дабы поддержать всеобщую сплоченность, нужно эту память побыстрее засыпать пылью.
С таких позиций видят жизнь разорители импровизированного мемориала на месте гибели политика, и власть на их выходки не реагирует. Да, номинально эти борцы с цветами и свечками на мосту не подпадают под статью «Вандализм» — мемориал не официальный, мост — особо охраняемый объект, но эмоциональное осуждение от политических руководителей страны в их адрес было необходимо. Как и открытое обсуждение того, как стоит увековечить память человека, немало сделавшего для страны. Тогда бы отпала нужда и в волонтерах, охраняющих сегодня стихийное место памяти от желающих эту память уничтожить. Больше того, ничто не мешает поставить скромный мемориал на месте гибели и отвести несколько квадратов под цветы. Как появилась доска в подземном переходе на Пушкинской после теракта. Там надпись, цветы, и никто не говорит, что они мешают спешащим пешеходам.
Но власти пока не выражают жестко ни свою позицию, ни отношения к мемориалу на мосту. Будто ждут, что само рассосется, что следствие перейдет в долгосрочный формат, а время как лучший лекарь притупит память. Но это также может означать, что трагедия еще напомнит о себе. В лучшем случае, новыми столкновениями на мосту между людьми, по-разному оценивающими то, что сделал Борис Немцов для России, в худшем — новыми жертвами.
Не нужно новых жертв. Их уже достаточно в истории новейшей России.
